Монахиня Евфросиния (Молчанова)

Русская Православная Церковь Зарубежом и Катакомбная Церковь: смена позиций

Митрополит Филарет (Вознесенский), третий первоиерарх РПЦЗ, неустанно выступавший в защиту Катакомбной Церкви, объяснял противоречия, расколовшие Православную Церковь в ХХ веке, путём сравнения их со спорами IV века. Разница между этими двумя эпохами, — говорил он, — состоит в предмете раздора. В IV веке споры были христологические: Церковь находилась в процессе определения сущности Христа. В ХХ веке противоречия стали экклесиологическими и социологическими: Православие отвечало на вопросы — в чём сущность Церкви и какова роль Церкви в обществе. Проблемы, затрагиваемые историками и богословами при обсуждении различных направлений, движений и фракций: «сергианизм», «сервилизм», «централизованная и децентрализованная церковная власть», «экуменизм или изоляционизм», — это всего лишь детали более обширной картины. РПЦЗ и Катакомбная Церковь, возникшие и возросшие в очень разных обстоятельствах, одинаково отвечали на фундаментальные вопросы ХХ века. Разделённые административно, лишённые возможности даже общения, не то что сотрудничества, эти две церкви в течение почти всего ХХ века сознавали себя едиными по духу и цели, исповедали одну и ту же веру, жили и умирали за одно и то же Православие. В чём состояло их духовное единство и почему оно исчезло?

Термин «Катакомбная Церковь» ввёл в обращение Митрополит Анастасий (Грибановский), второй первоиерарх РПЦЗ, говоря в одном из своих Посланий о трагическом положении в России православных верующих, отказавшихся принять Декларацию о лояльности советскому правительству[1] 1927 года митрополита Сергия (Страгородского). Нельзя сказать, чтобы эта мысль была особенно оригинальной: кровавая бойня, которую развернули большевики, придя к власти в 1917 году, не могла не вызвать в памяти массовые преследования раннего христианства в Римской империи. В 1918 Патриарх Тихон (Белавин) сказал: «Забыты и попраны заповеди Христовы о любви к ближним: ежедневно доходят до нас известия об ужасных и зверских избиениях…»[2] Он сурово осудил беззаконную и жестокую казнь последнего русского Царя, особенно убийство невинных детей: «Мы…дожили до такого времени, когда явное нарушение заповедей Божиих уже не только не признается грехом, но оправдывается как нечто законное. Так, на днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший государь Николай Александрович…не за какую-либо вину, а за то только, что его будто бы кто-то хотел похитить…»[3] В 1918 году Патриарх произнёс свою знаменитую анафему на большевиков: Властию, данною мне от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной.»[4] Эта анафема провозгласила — литургически и даже канонически, — что Россия перестала быть православной страной и русское общество распалось на два враждующих лагеря. И РПЦЗ, и Катакомбная Церковь использовали эту анафему как литургический способ выражения своего raison d’кtre. Именно с этой анафемы начался современный раскол Православия: на тех, кто согласился обрести себе место в новом «постхристианском» обществе, и на тех, кто от этого отказался и предпочёл жить вне общества.

В России постхристианская эра началась с победой октябрьской революции, которая резко изменила идеологический и общественный статус Русской Православной Церкви — в течение нескольких недель, если не дней, она перестала быть государственной религией и сделалась реакционной идеологией. Церковь ответила на это испытание восстановлением Патриаршества и избранием Патриарха Тихона. Патриарх заместил собой Священный Синод, возглавляемый Императором, и стал во главе собственной администрации. Впервые за несколько столетий Русская Церковь обрела истинную свободу от политического давления и любого внешнего влияния. Поначалу Патриарх пытался занять по отношению к советскому режиму нейтральную позицию вне политики. 25 сентября 1919 года он обратился к народу с Посланием, в котором призывал духовенство стоять в стороне от политики и освобождал верующих от всяких политических обязательств — на том основании, что по советской конституции, Церковь была отделена от государства. Он призывал верующих подчиняться новому правительству во всём, что не противоречило их христианской совести. Что касается гражданской войны, эта новая свобода от политических обязательств позволяла каждому священнослужителю делать свой личный выбор и избавляла Церковь от ответственности за тех, кто поддерживал Белую Армию. Известно, что Патриарх отказался дать Белой Армии даже тайное благословение, сказав, что Церковь не благословляет братоубийственную войну. Вскоре Патриарх понял, что декларации политического нейтралитета и гражданской лояльности в лучшем случае немного оттянут время.

Ещё в сентябре 1918 года декретом «Об охране церковных святынь от кощунственного захвата и поругания» он предписал не проявлять насилия по отношению к правительству, но в случае захвата храма, приходу не разбегаться, а поддерживать своего пастыря и совершать богослужения, не исключая и литургии, по частным домам или иным приличествующих помещениях. Этот декрет задал основу для катакомбного существования в будущем. Патриарх стал совершать тайные хиротонии, и избрал и поставил во епископы многих самых разных лиц. Не все из них стали архиереями Катакомбной Церкви. Многие мученически погибли, как Максим (Жижиленко), епископ Серпуховской. Другие со временем стали ярыми сторонниками режима и даже сталинистами, как Лука (Войно-Ясенецкий), архиепископ Крымский и Симферопольский. Третьи основали Катакомбную Церковь и руководили ею, как Петр (Ладыгин), епископ Глазовский. Однако, наиболее дальновидным, или даже прозорливым, был Патриарший Указ № 362 от 20 ноября 1920 года, предписавший создание отдельных независимых высших инстанций церковной власти и других административных единиц в условиях отсутствия связи с Высшим Церковным Управлением и Патриархом. Именно этот Указ является письменным каноническим фундаментом как Катакомбной Церкви в России, так и Русской Православной Церкви Заграницей.

Те русские архиереи, которые оказались за пределами России благодаря географическому расположению их епархий — отдалённому от центра страны или за границей, — а также те, кто ушёл с Белой Армией при крымской эвакуации, безоговорочно поддерживали Патриарха, видя в нём оплот Православия. Следуя его Указу, они образовали Высшее Церковное Управление, которое было со временем преобразовано в Русскую Православную Церковь За рубежом. Иногда они посылали Патриарху сообщения через иностранных дипломатов или курьеров Белой Армии. Смелые выступления Патриарха и его отказ осудить зарубежных архиереев или надзирать за ними в какой либо форме привели к тому, что он был арестован, и в его отсутствие ЧК установила «Живую Церковь». Это была первая попытка большевиков создать подставные церковные организации, раздробить Православную Церковь и тем ослабить её влияние. Зарубежная Церковь сделала всё возможное для освобождения Патриарха, обращаясь с призывами к главам правительств, королевским домам Европы и церковным лидерам. Это удержало большевиков от казни Патриарха и в конце концов привело к его освобождению. Пока Патриарх Тихон был жив, Зарубежная Церковь воспринимала себя частью единой Русской Православной Церкви. Несмотря на то, что под давлением властей Патриарх стал всё чаще произносить вынужденные признания и заявления и всё больше выражать свою лояльность советскому правительству, Зарубежная Церковь не осуждала его, понимая, что он идёт на компромисс ради спасения жизней священников и ради сохранения церковной организации. «…Святейший Патриарх, примирившись внешним образом с советской властью, сделал это вовсе не для сохранения собственной жизни… мы смело можем заявить, что патриарх Тихон с чисто церковной точки зрения не совершил преступления ни против веры, ни против народа своими последними поступками»[5] писал митрополит Антоний. Пусть заявления Патриарха были в какой-то степени соглашательскими, пусть они шли вразрез с неуклонно антикоммунистической, монархистской позицией РПЦЗ, но они всё же не лишали Церковь той свободы, которая была дана ей при восстановлении Патриаршества.

После кончины Патриарха в 1925 году Зарубежная Церковь признала законным патриаршим местоблюстителем Петра (Полянского), митрополита Крутицкого, и стала поминать его в качестве предстоятеля Русской Церкви. Однако, его немедленный арест, равно как и аресты всех других местоблюстителей, указанных Патриархом, а также невозможность созвать Собор, позволили Сергию (Страгородскому), митрополиту Нижегородскому, объявить себя местоблюстителем и тем узурпировать церковную власть. Вскоре после этого митрополит Сергий, сломленный давлением ГПУ, издал печально известную Декларацию 1927 года, в которой признал законность советской власти, обещал от лица всего церковного народа не только гражданское повиновение, но и беспрекословную поддержку коммунистического режима: «ваши радости — наши радости, ваши горести — наши горести…» и осудил всех, кто думал иначе. Этот документ сыграл решающую роль в определении дальнейшего курса официальной Церкви, легализованной правительством, и в трагическом расколе Русской Православной Церкви. Митрополит Сергий провозгласил, что православный верующий может быть полноценным членом нового сообщества, возникающего в советском государстве, и что сама Церковь может найти себе роль и место в этом сообществе — мысль не только неприемлемая, но и прямо еретическая в глазах многих иерархов того времени. Мы сейчас имеем противоречивые сведения о соотношении числа епископов, принявших или не принявших Декларацию, но совершенно ясно, что очень большой процент эпископата не принял её, в том числе все законые преемники Патриарха: митрополит Петр Крутицкий, митрополит Кирилл (Смирнов) Казанский и митрополит Агафангел (?) Ярославский, — все они открыто выразили свой протест и прервали евхаристическое общение с митрополитом Сергием. Ими виделось абсолютное несоответствие между православными убеждениями и коммунистическими атеистическими принципами нового режима, и они считали, что никакой компромисс не приведёт эти две прямо противоположные идеологические системы к согласию. Когда митрополит Сергий, с помощью секретных органов, стал налагать прещения на архиереев, не признавших ни его авторитет, ни Декларацию — в случае митрополита Кирилла и особенно явно в случае митрополита Иосифа (Петровых) Петроградского, — оппозиция приступила к формированию собственных синодов и собственных административных органов. Так было заложено основание Катакомбной Церкви. Эти подпольные группы не были организованным движением, объединённым общей идеей. Это был широкий спектр оппозиционеров митрополиту Сергию — от тех, с одной стороны, кто с ним неохотно примирился, — до тех, в середине, кто, во главе с митрополитом Кириллом, признавал таинства официальной Церкви благодатными, но не соглашался сослужить с митрополитом Сергием, не будучи с ним ни единомыслен, ни единодушен, — до, наконец, на противоположном конце, наиболее консервативных, во главе с митрополитом Иосифом, который отрицал благодатность таинств официальной Церкви и утверждал, что мысль о возможности компромисса с безбожным режимом — ересь. Вся оппозиция считала декларацию неприемлемой: «они (т.е. таинства) служат в суд и осуждение самим совершителям и тем из приступающих к ним, кто хорошо понимает существующую в сергианстве неправду и своим непротивлением ей обнаруживает преступное равнодушие к поруганию Церкви. Вот почему православному епископу или священнику необходимо воздерживаться от общения с сергианами в молитве. Тоже необходимо для мирян, сознательно относящихся ко всем подробностям церковной жизни.»[6] писал митрополит Кирилл Казанский. В 1920-е годы, годы своего создания, Катакомбная Церковь быстро возрастала и распространялась, вбирая в себя целые епархии. Православными катакомбниками становились те, кто не искал для себя места в советском обществе, и разумеется не делил с ним ни радости, ни горести. «…Послание приносит правительству «всенародную благодарность за внимание к нуждам православного населения». Такого рода выражение благодарности в устах Главы Русской Православной Церкви не может быть искренним и потому не отвечает достоинству Церкви»,- возразили епископы, заключенные в Соловках.[7]

Зарубежная Церковь также стала в оппозицию к митрополиту Сергию и отказалась принять его Декларацию. До выхода Декларации, он не хотел вмешиваться в дела зарубежных архиереев и не брался разрешать их споры, понимая, что в его обстоятельствах, при постоянной слежке, это невозможно. Но советский режим поставил митрополиту условие: его церковное управление не соглашались легализовать до тех пор, пока он не осудит Высшее Церковное Управление, созданное в Сремских Карловцах, и требование к зарубежным архиереям дать письменное обязательство в полной лояльности к советскому правительству было включено в Декларацию. Как только митрополит Сергий начал налагать прещения, зарубежный Синод отказался признать его законным патриаршим местоблюстителем и объявил себя независимой церковной структурой. Архиерейский Собор РПЦЗ, проходивший 5 сентября 1927 года, постановил:

Заграничная часть Всероссийской Церкви должна прекратить сношения с московской церковной властью в виду невозможности нормальных сношений с нею и в виду порабощении ея безбожной Советской властью, лишающей ее свободы в своих волеизъявлениях и канонического управления Церковью.
Чтобы освободить нашу иерархию в России от ответственности за непризнание Советской власти заграничной частью нашей Церкви, впредь до возстановления нормальных сношений с Россией и до освобождения нашей Церкви от гонения безбожной Советской власти, заграничная часть нашей Церкви должна управляться сама, согласно священным канонам, определениям Священнаго Собора Всероссийской Поместной Православной Церкви 1917-1918г.г. и постановлению Святейшаго Патриарха Тихона и Высшаго Церковнаго Совета от 7/20 ноября 1920г., при помощи Архиерейского Синода и Собора Епископов, под председательством Митрополита Киевского Антония.
Заграничная часть Русской Церкви почитает себя неразрывною, духовно-единою ветвью Великой Русской Церкви. Она не отделяет себя от своей Матери-Церкви и не считает себя автокефальною. Она по прежнему считает своею главою Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Петра и возносит его имя за богослужениями.
Если последует постановление Митрополита Сергия и его Синода об исключении заграничных епископов и клириков, не пожелавших дать подписку о верности Советскому правительству, из состава клира Московского Патриархата, то такое постановление будет неканоничным.[8]

Митрополит Петр Крутицкий был расстрелян 26 сентября 1937 года. В декабре того же года Архиерейский Собор РПЦЗ постановил признать митрополита Кирилла Казанского законным местоблюстителем патриаршего престола и первоиерархом Русской Православной Церкви. Чтобы советская власть не пыталась возложить на него ответственность за деяния или постановления зарубежных архиереев, было принято решение не возносить его имя во время богослужений открыто, а только тайно. Вслух же произносили выработанную тогда же формулу «православное епископство гонимыя Церкви российския», которая стала литургическим выражением духовного единства Катакомбной Церкви и РПЦЗ; со всеми православными христианами, чья совесть не могла принять Декларацию о лояльности. Формула эта звучала в храмах РПЦЗ по всему зарубежью 70 лет — вплоть до объединения с Московской патриархией в 2007 году.

Декларация митрополита Сергия ничего не дала даже его сторонникам, но зато она раздробила Церковь и вооружила секретные органы ещё одним репрессивным средством. Печально известная пресс-конференция 1930 года с иностранными журналистами только подтвердила правоту Катакомбной Церкви и РПЦЗ, избравших независимый от лояльности путь. С нагнетанием сталинских репрессий и их распространением по всему Советскому Союзу, когда уже почти все катакомбные архиереи томились в заключении, секретные органы принялись за официальное, легализованное духовенство и архиереев. К началу Второй мировой войны только незначительное число церквей осталось открытыми и только четыре архиерея оставались на свободе, включая митрополита Сергия. Тем не менее, духовная жизнь в стране не угасла, и даже наоборот, это время можно назвать периодом духовного возрождения. Это было время расцвета тайных монастырей, насчитывавших десятки, а то и сотни насельников и действовавших иногда под видом коллективных сельских хозяйств или кооперативов, а иногда скрытых в небольших сельских домиках или городских квартирах. Священники, а то и епископы, годами переходили с места на место, а многие жили буквально в подземелье.

Информация об этой подпольной деятельности время от времени пересекала границу и поступала в РПЦЗ. Иногда новости привозили иностранные дипломаты, изредка кто-нибудь изгнанный из Советского Союза мог рассказать о тайной церковной деятельности. Очень редко удавалось бежать через границу. Так бежал в 1930 году протоиерей о. Михаил Польский, автор первого сборника житий новомучеников российских. На каждом соборе, на каждом епархиальном съезде или приходском собрании возносились горячие молитвы за страждущую Русскую Церковь. Архиерейский Собор утвердил «Молитву за Россию» , которую возносили за каждой Литургии — ещё одно литургическое выражение солидарности с преследуемыми за веру и с Катакомбныой Церковью, которое отличало РПЦЗ от всех остальных русских православных юрисдикций за переделами СССР. В 1936 году, по предложению архиепископа Виталия (Максименко), ещё два прошения решено возносить на богослужениях:

«о многострадальном русском народе, в тяжких обстояниях сущем и о спасении его, Господу помолимся»
«о еже избавитися люди Своя от горькаго мучительства безбожныя власти, от нашествия иноплеменников и междуусобныя брани, нам же даровати единомыслие, братолюбие и благочестие, Господу помолимся»[9]

Катакомбная Церковь включала эти прошения в свои богослужения всякий раз, когда устанавливался новый контакт с РПЦЗ. Сама же Зарубежная Церковь возносила эти прошения до конца 1990-х годов, и они составляли резкий контраст с молитвами, возносимыми официальной Церковью за Сталина, Хрущёва, Брежнева и других «Богом данных» властей.

Начиная с 30-х годов появился целый литературный жанр «о катакомбной церкви» — от романов Краснова, где тайный элитарный полурелигиозный орден готовил освобождение России, — до анонимных рассказов о подпольных церковных службах глубоко в сибирской тайге с участием членов Августейшей Семьи, или о духовном перерождении чекистов, которые становятся православными исповедниками, — до повестей Никифорова-Волгина о бродячих тайных священниках и детях-мучениках за веру. Митрополит Антоний (Храповицкий) умер в 1936 году, и митрополит Анастасий (Грибановский) стал на его место. РПЦЗ, управляемая из церковного центра в Сербии уверенно распространилась к этому времени по всей Европе, Америке и Ближему и Дальнему Востоку, надеясь, молясь и веря в неминуемое падение коммунистического режима. В этом духе было воспитано в кадетских академиях и пансионах благородных девиц первое поколение эмигрантов, выросших за пределами родины. Эти учебные заведения создавались и работали по дореволюционному образцу, с углублённым религиозным обучением. Всё это совершалось для будущего возрождения России. Подавляющее большинство членов РПЦЗ восприняло начало Второй мировой войны и объявление Гитлером войны Советскому Союзу в 1941 году как ответ на молитвы. Наконец-то после долгого ожидания возникли реальные надежды на перемены. Религиозное возрождение невероятного размаха распространилось на занятых немцами огромных территориях — от Прибалтийских стран до областей, занятых Псковской миссией на севере, до областей Украины на юге, — и обещало исполнение надежд. 23 года преследований и атеистической пропаганды не произвели почти никакого воздействия на религиозные устремления нации. Недавно изданная история Братства преп. Иова Почаевского в Ладомирово в Словакии рассказывает о том, как братия, преданная типографскому делу, быстро принялась распространять богослужебные книги, молитвенники и другую религиозную литературу, посылая своих курьеров всё дальше и дальше вглубь оккупированнных территорий. Одной из самых насущных задач было отыскать представителей Катакомбной Церкви, и вскоре удалось найти схи-епископа Антония (Абашидзе), который в 1920-е годы был членом Высшего Церковного Управления на юге России, но не ушёл с Белой Армией. Он выжил, прячась в полузатворе неподалёку от Киева. Епископ Антоний помог установить контакты с катакомбными общинами.

Когда военный успех изменил немцам, и они стали отступать, многие катакомбники решли уйти вместе с ними. Подавляющее большинство из этих катакомбников присоединилось к РПЦЗ. «Я не переживу ещё одной встречи с советской властью», — сказал о. Серафим (Загоровский), известный катакомбный священник, своей духовной дочери, монахине Магдалине (Ноздриной), когда он решил уйти из Харькова на запад. О. Серафим умер в пути и был похоронен в Перемышле в Польше, но мать Магдалина добралась до Парижа и позже поступила в Леснинский монастырь. Другая монахиня, мать Антония, поступила в монастырь св. Равноап. Марии Магдалины в Гефсимании на Святой Земле после того, как ушла на Запад с группой монашествующих из Киева, в которой был и молодой монах о. Геласий Майборода, сначала присоединившийся к братии в Ладомирово, потом служивший келейником у митрополита Филарета, а после этого долгие годы несший череду служения в Синодальном Соборе в Нью-Йорке. Два епископа РПЦЗ, епископ Леонтий (Филиппович) Чилийский и архиепископ Андрей (Рымаренко) Ново-Дивеевский, были активными катакомбниками и покинули СССР с немцами. Иван Андреевский (псевдоним Андреев) , один из первых профессоров Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле и плодовитый писатель, являет собой пример катакомбного мирянина, отбывшего срок в Соловецком концлагере, где он встречал многих иерархов Катакомбной Церкви. Все они свидетельствовали о существовании Катакомбной Церкви, имели реальный жизненный опыт в катакомбах, рассказывали о том, что видели своими глазами. Эти люди укрепили духовную связь между РПЦЗ и российскими катакомбами и серьёзно повлияли на мировоззрение РПЦЗ в послевоенные годы. Некоторые из них, как например, епископ Леонтий Чилийский, находили способы поддерживать связь с Катакомбной Церковью в СССР.

Официальная Церковь, с митрополитом Сергием во главе, воспользовалась гитлеровским нападением для доказательства своей горячей преданности сталинскому режиму. Они публиковали патриотические воззвания, собирали средства на военные нужды, называя эту войну священной, и осуждали сотрудничество с фашистами. Размах религиозного возрождения на оккупированных территориях заставил Сталина сменить политику партии по отношению к Церкви, и, по его желанию, митрополит Сергий вскоре был избран и официально поставлен Патриархом, что и послужило к основанию Московской патриархии в том виде, в каком мы её знаем по сей день. В 1942 году вышла Правда о религии в России, пропагандистская книга, полная лжи о положении Церкви в СССР. 7 ноября 1943 года была отслужена торжественная Литургия в ознаменование годовщины Октябрьской революции. Появились многочисленные послания, декреты, публикации и заявления, прославляющие Сталина как Богом данного руководителя, а его режим — как законное правительство Богом хранимой страны. Зарубежная Церковь, которая теперь многое узнала от членов Катакомбной Церкви, не могла не осудить всё это славословие как явное предательство.

Окончание войны принесло предательство и со стороны союзников. Частью Ялтинского соглашения было требование Сталина о репатриации всех советских граждан. Английская и американская военные администрации принялись насильно репатриировать всех русских, не взирая на тысячи просьб об убежище, демонстрации и массовые самоубийства. Зарубежная Церковь сумела спасти несколько тысяч, пока Московская патриархия заявляла, что «Церковь полна … священной ненависти к врагу» и что Христова заповедь «Люби ближняго своего… не относится к фашистам». После избрания архиепископа Алексия (Симанского) Патриархом в 1945 году Сталин продолжал использовать Московскую патриархию как пропагандистское средство и как средство для достижения своих интересов в международной политике, особенно на Ближнем и Дальнем Востоке. И Московский Патриархат, пользуясь дипломатическим влиянием мощного государства Советского Союза, стала давить на другие поместные Церкви, чтоб они переставали сослужить с Зарубежной Церковью. Епископат и верующие РПЦЗ всё более отворачивались от этого нового Православия соглашательского типа и всё более стремились к Катакомбной Церкви, как к истинному голосу Православной Церкви. «Наш голос, как мы теперь узнали из разсказов прибывших из России, учитывается там… Теперь мы переживаем наиболее критический момент в смысле дальнейшего самоопределения Церкви в России: или церковное сознание там прояснится и верующие поймут, куда их ведет их новый кормчий Русской Церкви, или Бог пошлёт им «дух усыпления», чтобы они «поверили лжи» и тогда начнется «отступление» худшее, чем то, какое мы видели до сих пор.»[10], писал митрополит Анастасий в 1945 году. На своём Соборе в Мюнхене в 1947 году Зарубежная Церковь отказалась признать Московский патриархат и выборы нового патриарха, Алексия (Симанского) «до тех пор, пока высшая Церковная власть в России находится в противоестественном союзе с безбожной властью и пока вся Русская Церковь лишена присущей Ей по Ея Божественной природе истинной свободы».[11] Архиепископ Нафанаил (Львов) Западно-Европейский еще более прочувственно и проникновенно писал о мире, который всё дальше отходил от христианских принципов, и о новой роли Зарубежной и Катакомбной Церквей в этом мире: «Кто прежде всего препятствует осуществится… плану компрометации Церкви?… Прежде всего, конечно,… в нашей Русской Церкви—это Тайная Церковь, это те мученики иерархи, священники и миряне, непросто отдающие свою жизнь за Христа, но сопротивляющиеся до мук и досмерти, ежеминутно и ежечасно, изощренному изобретательному продуманному насилию, старающемуся то запугать, то принудить мукой, то подкупить, то уговорить-убедить… Они являются истинной славой Церкви. Наш страшный период церковной истории, который при отсутствии Тайной Церкви в России, был бы периодом величайшего позора Церкви, Ее падения, Ее измены…становится… периодом величайшей Ее славы, наглядным свершением слов Господних о том, что врата адова… не может одолеть Церкви…Нужно, чтобы у Тайной Церкви был ее рупор в свободном мире: по всей возможности единая и с ней органически слитая ее часть, которая выполняла бы ту долю работы, какую Тайная Церковь… не может совершить: …выступать от имени гонимой…Церкви… Это и делает наша Зарубежная Русская Православная Церковь… Конечно мы понимаем большую качественную разницу между нашим делом и подвигом Тайной Церкви. Если бы Ее не было, то не было бы той церковной славы, свидетельство о которой является нашей лучшей радостью и украшением. Если бы не было нас, то свидетельство о подвиге Тайной Церкви все равно было бы. Может быть, по слову Господнему, об этом вопили бы камни, но в этом случае их вопль был бы всем нам в суд и осуждение…[12] «Свободный голос Русской Церкви» — вот как стала понимать свою роль в мире Зарубежная Церковь с падением «железного занавеса» и началом «холодной войны».

Зарубежная Церковь ещё не знала тогда, что избрание патриарха Алексия нанесло Катакомбной Церкви серьёзный удар. К концу войны епископ Афанасий (Сахаров), один из наиболее заслуженных её иерархов среди оставшихся в живых, признал избрание Патриарха Алексия каноничным, на том основании, что в отличие от выборов патриарха Сергия, инсценированных Сталиным, на этот раз выборы были свободными, и потому, что вновь избранный Патриарх не проповедал никакой ереси и был признан другими поместными Православными Церквами. По самым скромным подсчётам, примерно одна четвёртая часть катакомбников присоединилась к Московской патриархии, благодаря решению епископа Афанасия, а многие историки утверждают, что присоединилось три четверти членов Катакомбной Церкви. Те, кто не присоединился, ушли ещё глубже в катакомбы. Время стало брать своё. Поколение, знавшее дореволюционную единую Русскую Православную Церковь, было воспитано в Православии и глубоко укоренилось в православной традиции— эти катакомбники или погибли мученической смертью, или скончались вскоре после войны. Резко сократилось количество священников. Всё более остро стал чувствоваться недостаток религиозного образования и духовного воспитания. Возможность контактов с Зарубежной Церковью почти исчезла.

Время брало своё и в Зарубежной Церкви. Митрополит Анастасий был одним из последних зарубежных епископов, посвященных еще в дореволюционной России. Он лично знал не только митрополитов Антония (Храповицкого и Евлогия (Георгиевского), но и их современников, оставшихся в России: митрополитов и будущих патриархов Сергия (Страгородского) и Алексия (Симанского), а также их оппозицию: митрополитов Кирилла Казанского, Агафангела Ярославского, Иосифа Петроградского , Димитрия Гдовского. Письма и послания адресовались живым людям, знакомым, среди них присные ученики и близкие друзья. Наверняка в своё время они ни раз с глаза на глаз обсуждали будущее Церкви в Советском Союзе. С уходом этого поколения обе стороны стали уже обращаться к чему-то более абстрактному, к организации, а не к живым людям. Сталинский патриархат стал не только оправдывать и восхвалят советский строй, но по его указу стал участвовать в т.н. «борьбе за мир» и в быстро развивающемся экуменическом движении, и Зарубежная Церковь отвечала всё более резкими и категоричными суждениями, обвиняя Патриархат в модернизме, ереси и апостасии. В тоже время, Катакомбную Церковь стали всё больше идеализировать, воспринимая ее как некий полу-мифический духовный «град Китеж». Это противостояние, а также тяжба и судебные процессы за бывшие посольские храмы Российской Империи и недвижимость дореволюционной Русской Церкви на Святой Земле и на Афонской горе укрепляя веру и надежду Зарубежной Церкви в то, что где-то в Советском Союзе была другая, незапятнанная, истинная Церковь.

Новый импульс к активной поддержке Катакомбной Церкви дало избрание в 1964 году митрополита Филарета (Вознесенского) первоиерархом РПЦЗ после ухода на покой мирополита Анастасия. Незадолго до того, как стать третьим первоиерархом РПЦЗ, митрополит Филарет выехал из коммунистического Китая, где он подвергался преследованиям со стороны безбожного китайского правительства, и притеснениям со стороны Московского патриархата, в котором он тогда вынуждено состоял. Весьма вероятно также, что он непосредственно встречался с катакомбниками и хорошо знал жизнь Катакомбной Церкви. Пограничная часть Манчжурии, где он жил, была последним бастионом Белой Армии, и оттуда регулярно пробирались в Советский Союз курьеры, носившие на родину религиозную и антисоветскую литературу. Одновременно из-за советской границы проникали беглецы, в том числе монахи из разорённых монастырей, которые могли рассказать о жизни Катакомбной Церкви в сталинских лагерях и ссылках на русском Дальнем Востоке. Сразу по своём избрании, новый первоиерарх РПЦЗ почувствовал потребность высказаться в поддержку Катакомбной Церкви, цитируя ставшие к тому времени доступными советские источники: «…Советская печать все чаще и чаще стала писать о тайной Церкви в СССР, называя ее «сектой» Истинно-Православных христиан… объединившиеся вокруг Ленинградского, или, по нашему, Петроградского митрополита Иосифа (Петровых) Иосифляне, или… тихоновцы, создали в 1928 году руководящий центр—Истинно-Православную Церковь, объединили все группы и элементы выступавшия против Советского строя… Истинно-православные христиане создавали и создают домашния, т.е. тайные, катакомбныя церкви и монастыри… полностью сохраняя вероучение и обряды Православия…»[13] Митрополит Филарет отверг попытки классифицировать Катакомбную Церковь как секту, заявляя: «Честь и хвала Истинно-Православным Христианам—героям духа и исповедникам, не склонившимся перед страшной властью… Свободная, зарубежная часть Российской Церкви призвана говорить в свободном мире от имени гонимой катакомбной Церкви… она раскрывает всем то поистине трагическое положение верующих в СССР, которое так тщательно замалчивает безбожная власть с помощью Московской Патриархии…[14] Этот взгляд на русские православные катакомбы митрополит Филарет сохранял до самой своей кончины в 1985 году. Вновь обретённая уверенность в духовном единстве с Истинно-Православными Христианами в России придала силы новому первоиерарху РПЦЗ, а с ним и всему епископату Зарубежной Церкви, решиться на прославления о. Иоанна Сергиева, возлюбленного Кронштадтского пастыря России начала ХХ века. Известный своими весьма консервативными и монархическими взглядами, постоянными призывами к покаянию и предупреждениями о неминуемом крушении России, Св. прав. Иоанн почитался и в Катакомбной Церкви, и Зарубежная Церковь твёрдо верила, что она поступает и от имени катакомбников: «В нормальное время, когда Русская Православная Церковь пользовалась невозбранной свободой своей жизни, прославление новоявленных угодников Божиих было делом всей Церкви… В настоящее время, как всем известно, высшее церковное управление в России, к прискорбию, находится в порабощенн у богобоческой власти, которая с особой ненавистью относится к памяти сего Угодника Божия—разрушила храм в котором он был погребен, уничтожила его могилу, скрыла его святыя мощи и поносит его святое имя… но это не останавливает усердного почитания его памяти русским народом. Русская же Зарубежная Церковь, сохранившая свою благословенную во Христе свободу, имеет неотложный долг и крайнюю необходимость быть благовестницей веры своих духовных чад… в святость отца нашего Иоанна Кронштадтского Чудотворца.»[15] Прославление состоялось в ноябре 1964 года.

В конце 1960-х — начале 1970-х в Советском Союзе зародилось диссидентское движение, началась борьба за права человека. На Западе в это время возник новый интерес и сочувствие к жертвам преследований за веру в СССР. Правозащитные организации: Кeston College, Amnesty International, миссия Пастора Вумбрандта и другие, — стали сообщать о религиозных преследованиях в значительно более широком масштабе. Александр Солженицын получил в 1970 году Нобелевскую премию по литературе, а тремя годами позже опубликовал свой колоссальный труд «Архипелаг ГУЛАГ» о советской системе концентрационных лагерей. Разочаровавшись в коммунизме, марксизме и ленинизме, советские молодые стали всё больше и чаще обращаться к вере в Бога. В недрах Московского Патриархата появились свои церковные диссиденты, и тем на Западе, кто был в курсе текущих событий, стали известны имена о. Димитрия Дудко, о. Глеба Якунина, о. Николая Ешлимана, о. Георгия Эдельштейна, Александра Огородникова. Волею судеб, именно диссидентское движение послужило причиной для первого серьёзного разлада между Зарубежной Церковью и Катакомбной Церковью. Сначала РПЦЗ встретила признаки нового религиозного пробуждения с энтузиазмом: «Наша Русская Церковь подверглась тягчайшим гонениям тотчас после революции, и был короткий период в ее истории, когда в страшных застенках, подвалов тюрем и в концлагерях было уничтожено первое поколение святителей, иереев и мирян, преданных Церкви, и Она почти полностью замолчала. Но вот уже почти два десятилетия после того снова раздаются… неустрашимые голоса, вещающие церковную правду.»[16], писал архиеп. Нафанаил (Львов). Многие русские эмигранты, особенно молодёжь, а с ними и священники РПЦЗ стали участвовать в демонастрациях и акциях протеста, стали вступать в «Православное дело» и другие подобные организации. Некоторые иерархи активно поддерживали их, например, архиепископ Антоний (Бартошевич) Женевский и архиепископ Нафанаил (Львов) Венский. Митрополит Филарет на этом фоне выглядел прямо ретроградом. Как «глас вопиющего в пустыне», он предупреждал об опасностях на этом новом пути: «…меня всегда берёт досада, когда я слышу о «протестах», «демонстрациях» и т.д. В СССР жизнью правит тот (с рожками), который боится только Христа и Креста, и ничего другогов мире не боится. А над протестами и демонстрациями только хохочет.»[17] О гонениях на Катакомбную Церковь, о преследованиях истинно-православных христиан правозащитники тоже сообщали, их имена включали в списки, широко распространяемые на Западе, просили за них, но гораздо больше внимания получали изгнанные из своей лавры почаевские монахи или гонимые московские священники, которым можно было позвонить по телефону и даже можно было их посетить. Во всеобщем энтузиазме активисты перестали обращать внимание на различия между Катакомбной Церковью и диссидентами из Московской патриархии. Даже митрополит Филарет однажды допустил ошибку, посоветовав опубликовать рассказ о жизни и деятельности старца Тавриона (Батоша), сопроводив свою рекомендацию объяснением, что старец оставил Катакомбную Церковь ради своей паствы, чтобы более успешно её окормлять. Осознав ошибку, он публично признал её и попросил прощения. «Не истинное Православие распространяется там»[18] — предостерегал митрополит Филарет, имея в виду религиозное возрождение в Советском Союзе, о котором вдруг все заговорили, — «Официальная Церковь проповедует сотрудничество с богоборческою властью, всячески ее восхваляя. Истинная православная Церковь ушла в катакомбы—скрыта от народных масс…»[19] Опасения митрополита Филарета по поводу утраты чуткости в различии между истинным Православием в катакомбах и сергианским православием в Московской патриархии сбылись, когда Солженицын, высланный из СССР после издания Архипелага ГУЛАГ, обратился к Третьему Всезарубежному Собору РПЦЗ в 1974 году с предостережением : «хотел бы предостеречь деятелей Зарубежной Церкви от ошибки… считать эту многомиллионную нашу Церковь «падшей», а ей противопоставлять некую «истинную», «потаенную», «катакомбную»… Заблуждение выводить… существование якобы «тайной церковной организации» как «всероссийское явление»… Не надо сегодня воображаемым образом катакомбной Церкви подменять реальный русский православный народ.»[20] Ещё более пессимистично высказался о катакомбах о. Димитрий Дудко, говоря, что из-за отсутствия священников Катакомбная Церковь практически не существует, превратившись в беспоповскую секту. «Катакомбная Церковь—это было бы хорошо, но где Она? Истинно-Православные Христиане—хорошие люди, стойкие, убеждённые. Но у нет почти нет священства, их просто не найти, а много жаждущих… Я их встречал, радовался их стойкости, радовался их строгости, радовался их мужеству и подвижничеству. Но посмотрел я на них, нет у них единомыслия, а самое главное, нет почти священства, руководят ими женщины в черном, вроде монахини, которые всех остальных считают еретиками и только себя безгрешными, Их бы в музей поместить, и я говорю без иронии. В музей, где люди, смотря на них, чему-то бы учились. Но в конце концов, жизнь ведь не музей…»[21]

Это новое настроение повлияло на характер Послания Третьего Собора РПЦЗ, в котором не было речи о различиях между преследуемыми катакомбниками, с одной стороны, и гонимыми диссидентами из Московской патриархии, с другой. «Собор имеет подробные сведения о верных даже до смерти пастырях и мирянах нашей Церкви, по сей день томящихся во Владимирской тюрьме, в пермских, мордовских, и других лагерях… Собор принял во внимание ряд документов так называемаго Самиздата, в частности—исходящих из кругов Истинно-Православной Церкви…». Хотя Послание и осуждало соглашательскую позицию патриархии, о единстве РПЦЗ с Катакомбной Церковью в нём уже не было речи, и завершалось оно всеохватывающим заявлением: «Жить не по лжи и чтить память святых мучеников и исповедников нашей Церкви—это и есть граница, отделяющая действительных тихоновцев от «иродовой закваски сергиевщины», как об этом писал умерший в заточении … Борис Талантов». [22] Западные историки Церкви, богословы и социологи религии, изучающие диссидентское религиозное движение в СССР, запутали дело ещё больше, когда стали именовать «катакомбной» всякую подпольную или нелегальную религиозную деятельность: как внутри Московской патриархии (крещение на дому или тайный постриг в монашество), так и в общинах, в своё время созданных первыми катакомбными епископами и никогда не принадлежавших патриархии, и даже просто в группах, собравшихся вокруг харизматичного религиозного лидера без какого-либо официального разрешения.

В личных беседах Митрополит Филарет всегда подтверждал наличие постоянно действующей связи РПЦЗ с Катакомбной Церковью, но никогда не входил в детали о том, что это за связь, тем более никогда не называл имён, чтобы не подвергать опасности тех, кто был с ним в контакте. Мы сейчас знаем, что в 1970-е — 1980-е годы митрополит Филарет принял в общение несколько катакомбных приходов и монашеских общин: о. Михаила Рождественского и его пасомых, последних петроградских иосифлян; наследников паствы новосвященномучеников Петра (Зверева) и Алексия (Буя) из Воронежа и Москвы, а также общины из Вятки, Татарии, Чувашии и Мордовии. В 1981 году, после многолетних обсуждений, по настойчивым просьбам как катакомбников, так и диссидентов, РПЦЗ наконец прославила новомучеников российских — в надежде, что это литургическое деяние послужит к единству истинно-православных христиан во всём мире. С наступлением перестройки стало легче получить визы для поездки в СССР, и РПЦЗ решила воспользоваться этим, чтобы хиротонисать епископа для Катакомбной Церкви. В Европе была совершена тайная хиротония епископа Варнавы (Прокофьева), и он в свою очередь тайно хиротонисал в Москве епископа Лазаря (Журбенко). Несмотря на самые лучшие намерения архиереев, организовавших и совершивших эти хиротонии, было уже слишком поздно — восстановить нормальные отношения и правильные литургические и канонические связи с остатками Катакомбной Церкви было уже невозможно. В 1980 году Зарубежная Церковь стало открыто поминать клириков Московского Патриархата, добавив к чину Литургии прошения об освобождении о. Глебв Якунина, а за тем и за других диссидентов. Митрополит Филарет скончался в 1985 году. Его последним напутствием была цитата из Апокалипсиса: «Держи, что имеешь», которой он предупреждал паству об опасности потерять духовное сокровище, доверенное им.

Перестройка шла полным ходом в 1980-е годы, и вся Россия готовилась к празднованию тысячелетия Крещения Руси. Вновь обретённая религиозная свобода дала возможность тысячам верующих писать из СССР за границу с просьбой прислать Евангелия, молитвословы, святоотеческую и другую религиозную литературу. Многие были охвачены эйфорией 1990-х годов — в России повсюду открывались церкви, крестились тысячи людей разных возрастов, восстанавливались монастыри. Русские эмигранты стали всё чаще ездить в Россию, как священники, так и миряне, устанавливали собственные контакты с духовенством и верующими, как правило, из Московской патриархии, а истинно-православные общины и приходы игнорировали, хотя катакомбники выходили тогда из подполья и начинали действовать открыто. Эти встречи лицом к лицу принесли немало неожиданностей. Для многих паломников из-за рубежа было потрясением узнать, что верующие из Московской патриархии считали себя православными и одновременно были преданными режиму советскими гражданами, то есть примиряли непримиримое, с точки зрения традиционного учения РПЦЗ. Эмигранты всегда считали, что компромисс этот был навязан советским верующим, хотя на самом деле это уже была общепринятая норма. Эмигранты примирились и с этим, успокоившись от первоначального потрясения. Когда же зарубежные паломники встречались с истинно-православными, то никак не могли понять, почему катакомбники гораздо больше ценят преданность христианскому учению и исповедничество, нежели ритуал и другие внешние проявления веры. Таким образом, поездки на историческую родину и знакомства с верующими Московского Патриархата внесли дальнейшие изменения в систему ценностей зарубежников: верность традиционному Православию и свобода от внешнего давления и влияния, более всего ценимые в прошлом, были теперь забыты, и на первый план выдвинулись сентиментальные восторги по поводу восстановленных храмов и монастырей. Купола, колокола, церковное пение, иконостасы и облачения заслонили собой экклесиологию и даже историю. К 1991 году, то есть к тому времени, как Зарубежная Церковь согласилась принять в свою юрисдикцию российские приходы, её архиереи и священники уже больше не учитывали разницу между истинно-православными, сохранившими традиции катакомбных исповедников, и выходцами из Московского Патриархата, ею воспитанными и ею сформированными. Хаос тех времён во многом послужил тому, чтобы состоялось объединение Зарубежной Церкви с Московской патриархией в мае 2007 года.

Один из последних документов о Катакомбной Церкви был опубликован на сайте РПЦЗ в июне 2007 года, с обращением к той части паствы, которая не пошла на объединение с Московским Патриархатом, а присоединилась к остаткам Катакомбной Церкви. В документе было сказано, что Катакомбная Церковь прекратила своё существование в СССР в 1945 году, что противоречило собственным Посланиям РПЦЗ 1960-х-1970-х годов; кроме того, в нём были настолько вопиющие фактические погрешности, что пришлось его снять с сайта. Тем не менее, документ правильно отразил менталитет той РПЦЗ, которая выбрала именно союз с Московским патриархатом, — без головокружительной смены позиций этот союз был бы невозможен.

Союз с Московским Патриархатом был бы невозможен, если бы верующие РПЦЗ держались своих прежних взглядов, если бы они до сих пор верили, как верил митрополит Филарет, вместе с мучениками и исповедниками Катакомбной Церкви, что «…что бы ни было вокруг нас, как бы не бушевали житейского моря грозные волны, а мы должны помнить, что Господь с нас потребует верности Ему во всем… если бы вся многомиллионная масса русских людей проявила бы такую верность… и отказались бы повиноваться разбойникам, насевшим на русский народ… пришла бы помощь Божия, которая спасала чудесным образом идущих на верную смерть.»[23]

==================================

[1] Далее просто «декларация»

[2] Послание Патриарха Тихона. Анафематсвование большевиков. Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991) сост. Г. Штриккер М. 1995 с. 110

[3] Яковлев, Александр Патриарший Крест. М., 2008 с. 126

[4] Послание Патриарха Тихона. Анафематсвование большевиков. Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991) сост. Г. Штриккер М. 1995 с. 111

[5] Письма Блаженнейшаго митрополита Антония (Храповицкого) Джорданвилль, 1988 с. 93

[6] Письмо митрополита Кирилла Казанского (1934) Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991) сост. Г. Штриккер М. 1995 с. 304

[7]Отклик православных епископов, заключенных в Соловках (27.9.1927) Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991) сост. Г. Штриккер М. 1995 с. 275

[8] Церковные Ведомости но. 17-18сентябрь 1927 СремскиеКарловцы, 1927г. с. 3

[9] Русская Православная Церковь Заграницей 1918-1968 т. 1 Нью Йорк, Нью Йорк 1968 с. 91

[10] Русская Православная Церковь Заграницей 1918-1968 т. 1 Нью Йорк, Нью Йорк 1968 с. 101

[11] Русская Православная Церковь Заграницей 1918-1968 т. 1 Нью Йорк, Нью Йорк 1968 с. 137

[12] Нафанаил, архиеп. Беседы о Священном Писании и оВере и Церкви. Т. 5 Нью Йорк, 1995 с. 39-40

[13] Послание Первоиерарха Русской Православной Церкви Заграницей Митрополита Филарета к братьям во Христе православным епископам и всем, кому дорога судьба Российской Церкви Русская Православная Церковь Заграницей 1918-1968 т. 1 Нью Йорк, Нью Йорк 1968 с. 349-350

[14] Послание Первоиерарха Русской Православной Церкви Заграницей Митрополита Филарета к братьям во Христе православным епископам и всем, кому дорога судьба Российской Церкви Русская Православная Церковь Заграницей 1918-1968 т. 1 Нью Йорк, Нью Йорк 1968 с. 349-350

[15] По поводу прославления Святаго Праведного Отца Нашего Иоанна Чудотворца Кронштадтского Русская Православная Церковь Заграницей 1918-1968 т. 1 Нью Йорк, Нью Йорк 1968 с. 409-410

[16] Нафанаил, архиеп. Беседы о Священном Писании и оВере и Церкви. Т. 5 Нью Йорк, 1995 с. 20

[17] Кассия мон. (Сенина Т.А.) Столп Огненный С. Петербург, 2007 с. 194

[18] Кассия мон. (Сенина Т.А.) Столп Огненный С. Петербург, 2007 с. 194

[19] Кассия мон. (Сенина Т.А.) Столп Огненный С. Петербург, 2007 с. 194

[20] Письмо А. И. Солженицына Православная Русь но. 18, 1974 Джорданвилль, Нью Йорк с.6

[21] The Orthodox Word, No. 92, May-June 1980

[22] Послание Третьяго Всезарубежного Собора Русской Православной Церкви Заграницей Православному Русскому Народу на Родине Православная Русь но. 20 Джорданвилль, Нью Йорк, 1974 с. 20

[23] Кассия мон. (Сенина Т.А.) Столп Огненный С. Петербург, 2007 с. 304-305, 199

Источник:http://golos.ruspole.info/

Доклад, прозвучавший в ноябре 2011г. в Чернигове на конференции «Церковное подполье в СССР».