источник: catacombhistory.blogspot.com

Отец Николай происходил из древнего княжеского рода, обедневшего и перешедшего в духовное сословие. Отец его, о. диакон Михаил Феоктистович, жил на окраине Ахтырки, называвшейся Гусыницей. Он был человеком мягкого характера, не от мира сего. Кроме церкви ничего для него не существовало, он не входил в вопросы, касающиеся дома и семьи. Зато жена его, Параскева. Андреевна, рожд. Роменская, была властной женщиной. Она отличалась исключительным природным умом и большими способностями. Оставшись очень рано вдовою, она поставила на ноги троих детей: Михаила, Анну и самого младшего — Николая. Мать-дьяконица была безграмотной, однако понимала значение образования и старалась всеми силами дать таковое детям. Старший сын, Михаил, очень одаренный, окончив семинарию, поступил в Академию, но по бедности не окончил таковой и рано умер от чахотки. Младший рос на лоне природы на Гусынице, среди крестьянских детей. Коля Загоровский был чрезвычайно живой, веселый, подвижный. С детства любил народные песни, а также свой родной малороссийский язык, на котором впоследствии охотно изъяснялся в домашней обстановке.

  Поступив в семинарию, он стал писать стихи. Но учиться не любил, особенно ненавидел математику. Когда пришло время учиться в семинарии, Коля все же там оказался среди самых лучших учеников, одаренным литературным талантом. В старших классах преподаватель русского языка устраивал спектакли. Молодой Загоровский при этом обнаружил исключительный талант комика. Стоило ему появиться на сцене — это вызывало бурю смеха в рядах публики. Слава Загоровского как комического актера распространилась далеко за пределами семинарии. Знаменитый на Украине артист-предприниматель приглашал его в состав своей труппы, предлагая ему завидный оклад. Но Параскева Андреевна слышать не хотела об этом: «Я хочу тебя видеть в золотых ризах, иначе прокляну!» — заявила она сыну. Пришлось покориться.

  Супруга отца Николая, Екатерина Ивановна, была образованная, как полагалось, епархиалка. Было у них двое детей. Село, где протекало его пастырство, называлось Малыжино. Это была непроходимая глушь. Отцу Николаю там негде было проявить свою богато одаренную натуру. Драму, которую пережил молодой священник, легко себе представить. Икона Божией Матери, им столь прославляемая, была несомненно свидетельницей его горьких слез и душевного страдания. Действительно, как могла такая кипучая натура примириться с прозябанием в глухом и диком захолустье? И как должна была быть глубока внутренняя борьба этого человека, чтобы смогло совершиться превращение артиста-комика в знаменитого духовного проповедника и народного пастыря! Но такое перерождение совершилось в действительности: блестящие душевные таланты преобразились в духовные. Явное чудо было налицо. Икона Божией Матери, почитаемая о. Николаем как чудотворная, написана в итальянском стиле и вовсе не является копией древней иконы «Взыскание погибших». А между тем о. Николай дал ей именно такое наименование! Последнее наводит на мысль, что юный иерей был на краю отчаяния, и Сама Божия Матерь поставила его на правильный путь.

Народ полюбил о. Николая и окружил его тесным кольцом, но, когда пришло время дать детям образование, он перевелся в Харьков и стал настоятелем городского больничного храма. Здесь о. Николай продолжал, как и в деревне, служить перед иконой акафисты и произносить проповеди. Его не смущало, что вначале присутствовали одна или две старушки, но, конечно, ему не могло не быть грустно видеть отсутствие народа. Такое положение, однако, длилось недолго: очень скоро народ повалил валом. Слава о нем, как о Златоусте, распространилась по всему Харькову. Маленький больничный храм стал набиваться так туго, что стены от людского дыхания становились мокрыми. За обедней о. Николай произносил две проповеди, одну из которых посвящал Евангелию дня. Кто-то сказал: «Батюнечка говорил сегодня недолго, только полтора часа». Уходил он из храма чуть ли не в 3 часа дня.

  При батюшке образовался особый хор, с которым он посещал частные дома для служения молебнов. Его приглашали нарасхват. После молебна пили чай и общим хором пели «псальмы» — духовные стихи. Многие из них были написаны самим батюшкой. И. М. Концевич и молодой человек, которого звали Демочкой, иногда сопровождали батюшку.

  Вокруг о. Николая стал собираться женский монастырь. Устройство его шло полным ходом, и все приготовления были закончены, когда разразилась революция. Официально монастырь так и не был никогда открыт, но существовал тайно. Одной из будущих монахинь была Ульяша Ноздрина. Она было собиралась выйти замуж, но однажды вошла в церковь в то время, когда произносил проповедь о. Николай. Это решило навсегда ее судьбу: жениху она отказала и избрала монашеский путь. Ульяшу выбрал о. Николай в спутницы, когда настало время изгнания.

Как уже было выше сказано, о. Николай устраивал народные паломничества. В одном из них принимал участие И. М. Концевич. В этом паломничестве участвовало несколько тысяч человек. Шли группами, и перед каждой несли крест, иконы, хоругви. Шли с пением, но так, чтобы следующая группа не могла слышать пения ей предшествовавшей. Перед ней несли другой крест, иконы, хоругви, и шло уже свое пение. Таких крестных ходов было множество, сколько их следовало — И. М. не мог сказать. Незадолго до конца пути о. Николай поднялся на пригорок и обратился к народу со словом. Он сказал, что предстоит моление о дожде, ибо царила злейшая засуха.

  Когда пришли на место, народ расположился в лесу вокруг Куряжского монастыря. Так как храмы не могли вместить всех пришедших, всенощная служилась всю ночь на возвышении в лесу. Все это время, до самого рассвета, иеромонахи исповедовали пришедших людей. Когда утром служилась Литургия, причастники причащались из всех чаш, имевшихся в монастыре. Это заняло полдня. Когда причащение окончилось, о. Николай произнес следующее слово: «Теперь мы будем служить молебен о дожде. Падите все ниц и молите Бога до тех пор, пока не закапают на землю небесные слезы». Народ упал на землю. И вдруг на чистом небе стали появляться тучи, и на пыльную землю действительно стали капать тяжелые, как слезы, крупные капли дождя, вздымавшие пыль на дороге… Когда начался дождь, народ было кинулся к о. Николаю, но монахи его окружили и увели в монастырь. Все бросились кто куда мог, чтобы укрыться. Когда все укрылись, разразился сильнейший ливень.

  После трапезы пришел к о. Николаю звонарь и спрашивает: «Прикажете ли звонить сбор?» О. Николай задумался, опустил голову. Потом сказал: «Звоните!»

  Дождь продолжал лить как из ведра… Но как только стал раздаваться звон на обратный путь, дождь сразу прекратился. Возвращаясь домой, в Харьков, толпа богомольцев шла по улицам с ветвями в руках и с восторженным пением «Христос Воскресе!». Жители города открывали окна, пораженные недоумением при виде такого ликования двигавшейся толпы людей.

Популярность о. Николая среди простого народа была необычайна. В Харькове после японской войны развелось особенно много злоумышленников.  Жили воры на Холодной горе. Но вот кто-то из них смертельно заболевает. Были случаи, что посылали за о. Николаем, которого тогда вели ночью по глухим тропинкам. Псаломщик дрожал и трясся от страха. В пещере, куда их приводили, лежали в углу награбленные шубы. Но никто из грабителей не обижал о. Николая. Только после революции какой-то революционер-бандит сорвал с него золотой крест.

  Еще в период жизни в Харькове от стояния на ногах во время долгих служб и молений у о. Николая образовались на ногах раны. Но он над собой острил, говоря, что, если ноги его не несут, то ему приходится самому их нести.

  С годами о. Николай начал старчествовать по благословению оптинского старца о. Анатолия (Потапова).

  Началась революция. Массы людей, группировавшихся вокруг о. Николая, не были, надо думать, революционно настроены. Влияние о. Николая было очень велико и далеко простиралось. Еще в самом начале, учитывая все это, большевики призвали о. Загоровского и предложили ему войти с ними в известное соглашение. От него требовалось только одно: не произносить против коммунистов проповедей. Они даже предлагали ему субсидию золотом на его благотворительность. На это предложение о. Николай ответил, что он служит Единому Богу и никому больше. Вскоре его арестовали и посадили в тюрьму. Возможно, что арест отца Николая последовал из-за его защиты вместе с толпой народа монастыря, служившего резиденцией епископа Харьковского, который в то время был митрополитом Антонием Храповицким*. Как только весть об аресте о. Николая распространилась, площадь перед тюрьмой покрылась вся крестьянскими подводами, полными деревенской провизией. Пока о. Николай содержался в тюрьме — все узники кормились привезенным ему питанием.

Видя такую великую народную любовь к о. Николаю, власти решили, что спокойнее будет, если его удалить из Харькова. Ему было предложено покинуть город и уехать подальше. О. Николай, взяв с собой Ульяшу, уехал в Петербург. Многие монахини хотели его сопровождать, но выбор его мудро остановился на Ульяше — прежде всего из-за ее беззаветной преданности и крепкого здоровья. В шутку он говорил ей: «У тебя не голова, а котел». Правда, она много не рассуждала, зато была предана не на словах, а на деле. Кто бы мог перенести все то, что она перенесла!

  Итак, о. Николай и Ульяша оказались в Петербурге. Это было время, когда появилась так называемая Живая Церковь. Ходя по городу, о. Николай с Ульяшей кругом обходили, где стояли живоцерковные храмы. Оба они с интересом осматривали дворцы, и это не только в Петербурге, но ездили в Царское Село, Петергоф, и проч. Однажды они вошли в церковь, близкую от их жилья. Тут на о. Николая с криком гневно набросилась бесноватая: «Ах ты, плешивый, ах ты, плаксивый — и сюда ты явился мучить нас?» Кругом стоявшие люди недоумевали, глядя на скромную фигуру о. Николая, одетого в простое крестьянское платье. Но скоро люди почувствовали, что перед ними находится не совсем обыкновенный человек, как ни старались изгнанники держаться в тени. Вот пример: о. Николай лежал в тот день больной. Раздался звонок. Ульяша открывает дверь и видит — на пороге стоят цыгане. «Здесь живет батька, который гадает?» — спрашивают они. «Нет», отвечает Ульяша. ««Как же», — говорят цыгане, — нам ведь дали адрес: Боровая, 46. Скажите батьке, что у нас украли лошадь». Ульяша идет к о. Николаю и говорит: «Пришли цыгане, но вы их принять не можете. У них украли лошадь. Если вы их примете — мы пропали. Нам же нельзя никого принимать». ««— Хорошо», — говорит о. Николай, — принять их нельзя, но все же скажи им, чтобы поискали лошадь у соседа». Через несколько дней цыгане снова явились, но теперь с кульками провизии. Лошадь была найдена у соседа.

  Другой случай был такой: о. Николай никогда никуда не ходил, — только в церковь. Вдруг пришла женщина и умоляет его напутствовать умирающую. Против всех своих правил о. Николай собрался и пошел, взяв с собой им почитаемую икону Божией Матери «Взыскание погибших». В мансарде на кровати лежала молодая женщина без памяти. Из уст ее струилась окровавленная пена. Двое детей горько плакали. «Деточки, — сказал о. Николай, — молитесь Божией Матери — Она услышит детскую молитву». Батюшка начал молебен с акафистом перед принесенным им образом. Слезы текли ручьями по лицу о. Николая, он буквально обливался слезами. После молебна ему говорят: «Батюшка, вы же не прочли отходной!» — «Не нужно», — ответил он. Вскоре пришли к о. Николаю благодарные дети и принесли ему цветы и вышитый пояс, какой носило духовенство в России. После этого пришла и сама выздоровевшая женщина. Она, хотя и была без сознания во время молебна, но чувствовала, как в нее вливается живая сила. Она стала преданной духовной дочерью о. Николая, пока он жил в Петербурге.

Вот еще достопамятный случай прозорливости о. Николая. Пришлось батюшке с Ульяшей искать новую квартиру, т.к. к ним стало ходить чересчур много народа. Они нашли прекрасное помещение. Ульяша обрадовалась и весело заговорила: «Вот хорошо! Здесь, батюшка, поставим вашу кроватку, здесь стол». Но о. Николай стоит бледный и ничего не говорит. Наконец, он обратился к хозяйке: «Скажите, что тут у вас произошло?» Оказалось, что здесь повесился чекист. Конечно, это помещение они не наняли.

  Пребывание в Петербурге, по-теперешнему в Ленинграде, окончилось для о. Николая знаменитой «Святой Ночью» — по выражению верующих петербуржцев, когда в одну ночь арестовали 5 тысяч человек из тех лиц, кто особо был предан Церкви.

  Тюрьма, куда заключили о. Николая, была настолько переполнена, что несчастный иерей Божий простоял на ногах 9 дней, пока один урка не сжалился и не уступил ему место под столом, где он мог лечь на пол. После этого о. Николая сослали в Соловки. Матушка Екатерина Ивановна в сопровождении верной Ульяши предприняла далекий путь, чтобы навестить батюшку. Когда они обе прибыли и им разрешили его увидеть, он вышел к ним бритый, исхудавший. Это было время поста. Но при передаче провизии требовалось, чтобы продукты непременно были мясными. Ульяша состряпала котлеты из чечевицы, которые сошли за мясные.

  После пребывания на Соловках о. Николай с другими узниками был отправлен на Крайний север на поселение. Шли они пешком по тундре, переступая с кочки на кочку. Донимала мошкара. В одном месте путники заночевали в покинутой часовне. Проснувшись, о. Николай увидел, что он спал под образом «Взыскания погибших». Это его обрадовало несказанно, он почувствовал, что находится под покровом Царицы Небесной. Он лишь один дошел до места назначения: остальные не выдержали и умерли в пути.

  Ульяша, жертвенная как всегда, и здесь не оставила батюшку. Она приехала к нему на телеге одна, везя корзину с провизией. Проехала тысячи верст. Путь шел тайгой. Часто она бывала поражена зрелищем колыхающегося на небе северного сияния. Сам Бог ее хранил, и она добралась благополучно. Батюшка охранялся часовыми. Ульяша не потерялась. Солдат она называла Петькой или Ванькой, хлопала их по спине, вспоминала им их собственную мамку. ««Это мой дядька», — говорила она им, — он взял меня к себе, сиротку, и воспитал. У тебя тоже есть мамка — вспомни о ней! Отпусти ко мне дядьку обедать!» Разрешение давалось, и батюшка ходил обедать к Ульяше.

  Наконец о. Николай отбыл свой срок наказания. Его отпустили жить, где он захочет, кроме Харьковской губернии. Взглянув на карту, он увидел, что ближайшим городом к Харькову будет Обоянь Курской губернии. Вот они едут в поезде и уже приближаются к цели. Они говорят между собой о том, что, выгрузившись из вагона, совсем не знают, что дальше делать. Их разговор услышала ехавшая с ними просто одетая особа, оказавшаяся женой ссыльного священника, которого она ездила навестить. Зорко всмотревшись, она признала в лице о. Николая духовное лицо. Матушка сообщила своим спутникам, что в Обояни существует тайный женский монастырь. Она дала им его адрес. Добравшись туда, путешественники позвонили. Им открыла двери мать привратница. Узнав, что они просят их приютить на ночь, монахиня категорически им заявила, что это невозможно: они сами скрываются и, если начнут пускать к себе посторонних, это сейчас же привлечет к ним внимание. «Все же доложите о нас игумении», — попросил о. Николай. Мать игумения не заставила себя ждать, она скоро вышла и приветливо их пригласила разделить с монахинями трапезу. Что же оказалось? В ночь их приезда явился игумении во сне преп. Серафим и сказал: «К тебе прибудет харьковский Серафим, ты его приими». Батюшка заплакал и сказал: «Я о. Николай». Но в действительности он был в Соловках тайно пострижен и назван Серафимом. Он не ожидал, что еще вернется в мир и что жизнь его продолжится, и принял тайно монашество. В то время Ульяша этого не знала, но впоследствии, уже живя в Обояни, при служении о. Николаем Литургии она слышала, как он, причащаясь, именовал себя иеромонахом Серафимом.

Квартиру в Обояни они не замедлили найти. О. Николай днем никогда не выходил на улицу. Только глубокой ночью он выходил на двор подышать свежим воздухом. Он ежедневно служил Литургию. Проскомидия с бесконечным поминовением живых и умерших тянулась часами. Иногда ночью являлись к нему его харьковские монахини, и он так руководил их тайным монастырем.

  Ульяша жила в Обояни в полном послушании у батюшки. Она была им пострижена в монашество и названа Магдалиной. Поступила она работать в госпиталь в качестве санитарки. Неожиданно пришло распоряжение: все малограмотные обязаны сдать экзамен по программе десятилетки — иначе увольнение. На несчастие, учитель русского языка на курсах при госпитале сделал предложение Ульяше: она ему отказала, и он люто ее возненавидел. О. Николай стал Ульяше давать уроки. Наступили экзамены. Батюшка написал сочинение под заглавием «Утро в поселке» и приказал Ульяше взять его с собой на письменный экзамен и переписать, когда объявят тему. Заданной темой было действительно «Утро в поселке». К устному экзамену о. Николай порекомендовал Ульяше выучить наизусть одно стихотворение. «Когда спросят, кто его знает, — ты подыми руку». О нем действительно спросили, и одна Ульяша знала эти стихи наизусть. Так удалось миновать злобу учителя русского языка. С математикой было сложнее. Сам о. Николай был очень плохим математиком. Он пригласил учителя и, раскрыв учебник по алгебре, указал ту страницу, которую Ульяша должна была усвоить. Спросили на экзамене именно это самое. Ульяша сдала десятилетку и из санитарки стала медсестрой.

  Наступило время Второй мировой войны. Из госпиталя г. Обояни отправлялся на фронт отряд медицинского персонала. В нем была и Ульяша. О. Николай должен был остаться один — старый, больной, неработоспособный, измученный тюрьмами и ссылками… На железнодорожной платформе происходила посадка медицинского персонала. Поименно всех вызывали и сажали в поезд. Осталась не вызванной одна Ульяша. Поезд ушел… Ульяша поспешила домой. И что же она увидела? О. Николай стоял на молитве. Коврик, на котором он стоял, был весь мокрым от слез.

Город Обоянь заняли немцы. Солдаты были размещены по всем домам. Захватили они и домик, где помещался о. Николай. Ему было предложено спать на полу. Однако солдаты были так поражены видом старца, непрестанно пребывающего на молитве, что не только не заняли его ложа, но даже снимали обувь, входя в его комнату, чтобы не потревожить молящегося.

  Вскоре на санитарном автомобиле он был перевезен домой, в Харьков. Здесь о. Николай совершал в своем доме богослужения при большом стечении народа. Война кончалась. Началось немецкое отступление. О. Николай решил двинуться на Запад, ибо, как он говорил, большевиков он не был в силах снова увидеть. Когда он переезжал границу своего отечества, то горько заплакал. Но его уже ожидало отечество небесное. Жизнь его оборвалась при приезде в г. Перемышль. С ним случился удар. Его положили в больницу, где он прожил несколько дней. Умер он накануне праздника Покрова Пресвятой Богородицы.

  Все произошло точь-в-точь, как он описал свою смерть в одном стихотворении, написанном лет 20 перед этим, в бытность его в Петербурге, еще в начале революции.

  В этом стихотворении описаны последние теплые дни ранней осени. Цветы отцветают. Падают на землю, шурша, осенние листья. Кротко улыбается умирающая природа, и с ней вместе кончает свои земные дни и сам священно-поэт. Как он описал, так все и произошло в действительности: стояла именно такая осень. Батюшка, который не отличался особой красотой при жизни, на смертном одре был более чем прекрасен. Лик его носил отпечаток нездешнего мира, непередаваемой словами красоты. Приоткрылась как бы дверь в желанную, нездешнюю страну, где «праведницы сияют, яко светила».

* Архиепископ Антоний (Храповицкий), находившийся в то время в Харькове в качестве правящего архиерея, имел особое духовное влияние на о. Николая. Это было, когда о. Николай также познакомился с будущим святым Иоанном (Максимовичем) Шанхайским и Сан-Францисским. Вот как духовная дочь Николая, монахиня Магдалена, вспоминает его встречи с владыкой Антонием (Храповицким) и будущим святителем Иоанном Шанхайским, тоже родом из Харьковской губернии: «тогда он (Максимович) был студентом и каждый день приходил к митрополиту Антонию (Храповицкому). Там, в Покровском соборе, находились мощи св. Мелетия (Леонтовича), и они хотели там все обновить. Митрополит Антоний благословил на это нашего отца Николая… Владыка Иоанн был тогда студентом, и звали его Миша… Когда отец приехал, Миша быстро выбежал, чтобы получить от него благословение перед уходом в класс, и о.Николай сказал ему: «Миша, не скучай по батюшке (имеется в виду Антоний Храповицкий)! Ты непременно станешь епископом и Святым». Тогда Миша Максимович улыбнулся в ответ и сказал: “Это ты, отец Николай, станешь святым”. — Так вот, – продолжает матушка Магдалина, — владыку Иоанна-и епископа, и Святого они скоро прославят. И батюшка мой тоже святой».

В 1981 году иеромонах Серафим (Загоровский) был торжественно прославлен в лике святых Новомучеников и исповедников Русской Церкви на Архиерейском Соборе РПЦЗ.