В старинных русских житиях и летописях часто говорится о тех, о ком повествует житиеописатель: «Бе он добраго корене добрая отрасль». Эти слова хочется применить к нашему Первосвятителю, митрополиту Филарету.

Его отец, протоиерей о. Николай Вознесенский, принявший впоследствии монашество и ставший архиепископом Хайларским, был одним из лучших, если не лучшим из всех священнослужителей богатой добрыми пастырями дальневосточной Маньчжурской епархии.

Окончивший Московскую Духовную Академию, отец Николай поражал глубиной и всесторонностью своих обширных богословских и научных знаний. Им были составлены лучшие учебники Закона Божия, по которым училась русская молодежь всего Дальнего Востока. А надо сказать, что на Дальнем Востоке Закон Божий проходился не уменьшено, а умножено, сравнительно с тем, как проходился он в старой дореволюционной России.

В Харбин отец Николай Вознесенский переехал из пограничного с Маньчжурией города Благовещенска, как только в Приамурье власть перешла к большевикам. В Харбине о. Николай стал настоятелем большой благолепной Иверской церкви, которая в дореволюционное время была церковью Заамурского военного округа.

Если еще не в Благовещенске, то вскоре по приезде в Харбин отец Николай лишился своей горячо им любимой супруги и всецело взял на себя воспитание своей семьи – двух сыновей и трех дочерей.

От семьи отца Николая веяло просветленным, чисто православным, глубоко церковным духом. Пишущий эти строки был дружен со всей этой семьей. Какими многогранными интересами жили все в этой семье! На какие разнообразные и глубокие темы велись там разговоры за чайным столом в уютном настоятельском доме при Иверской церкви!

В этой-то благодатной атмосфере и рос сначала мальчик Юра, потом студент Георгий Николаевич Вознесенский, ставший уже в молодые годы отцом Георгием и скоро после того отцом Филаретом, а ныне являющийся нашим Первосвятителем, Высокопреосвященным митрополитом Филаретом.

Харбин был исключительным явлением в то время. Построенный русскими на китайской территории, он оставался типичным русским провинциальным городом в течение еще 25 лет после революции. В Харбине было 26 православных церквей, из них 22 настоящих храма, целая сеть средне-учебных школ и 6 Высших учебных заведений. Милостью Божией Харбин на четверть века продолжил нормальную дореволюционную русскую жизнь.

Даже признание Китаем советского правительства в 1924 году и передача в советские руки железной дороги со всеми правами, которыми пользовалось в Маньчжурии царское русское правительство, появление в Харбине эмиссаров Москвы – все это сравнительно мало, только поверхностно, изменило уклад жизни в Харбине.

Более всего заметно было прекращение материальной поддержки Церкви со стороны железно-дорожной администрации и захват советской властью части высших н средних учебных заведений в Харбине и Маньчжурии.

Много было в Харбине средних и высших учебных заведений. Но одного в Харбине не хватало: не было тут Высшего Духовного учебного заведения.

Был Политехнический институт, был Юридический факультет, Коммерческий институт, институт Восточных языков, Педагогический институт, был одно время Медицинский факультет, закрывшийся из-за недостатка средств для оборудования.

Но Богословского учебного заведения не было. И многим казалось, что в нем нет и нужды, что в Харбине нет молодых людей, желающих стать священнослужителями. Юра Вознесенский был одним из самых первых. С ранних детских лет горячей преданной любовью полюбил он Церковь. От своего отца слышал он такие глубокие, такие вдохновенные, широко научно обоснованные свидетельства о Церкви. Читая со вниманием и любовью творения святых отцов, он в полном смысле этого слова пропитывался ими.

Он любил математику за ее чистую и бесстрастную ясность. Поэтому за неимением Богословской школы он поступил в Политехнический Институт и прекрасно окончил его.

Но жажда богословских знаний оставалась неудовлетворенной.

Отец Николай стал хлопотать для своего сына о возможности богословского обучения вне Харбина. Молодой инженер Г.Н. Вознесенский был принят в Американский Теологический Институт в Висконсин. Прием был обусловлен некоторыми ограничениями и в конце концов Георгию Николаевичу пришлось от этого плана отказаться.

Попробовал этим планом воспользоваться другой молодой кандидат на священный сан, но тоже не смог. А когда несколько лет спустя он с огорчением говорил об этом знаменитому сербскому святителю-проповеднику епископу Николаю Охридскому, то тот сказал ему: «Благодари за это Бога… Я восемь лет отучивался от того, чему научился за два года в Английской богословской школе».

После этой неудачи отец Николай стал хлопотать о создании Духовной школы в Харбине. Как раз в связи с возможностью, предоставленной американцами, открылось, что в Харбине кроме Г. Вознесенского есть и еще молодые люди, желающие готовиться к духовному поприщу.

В конце концов отцу Николаю Вознесенскому удалось создать Пастырско-Богословские Курсы, которые Архиерейским Синодом были сразу признаны, как полноправное духовное Высшее учебное заведение, но Маньчжурское правительство признало их таковыми только несколько лет спустя.

Отец Николай был душой этих курсов. Он был председателем Педагогического совета, лектором по Священному Писанию, по церковной истории, по апологетике. Но и другие профессора и преподаватели Богословских Курсов были ярки и интересны. По большей части это были профессора Казанской Духовной Академии. На Курсах изучалось 15 предметов. Студентов первого выпуска было 14 человек, второго – 11. Почти без исключения все студенты относились к своему учению горячо, усердно и самоотверженно.

Поступив на эти Курсы, Г. Вознесенский сразу же выделился, как лучший ученик. Тогда же принял он сан диакона целибатом, т. е. не женясь и не становясь монахом. Через некоторое время стал он священником в том же положении.

Между тем, живший в Харбине, не входя в состав епархии, но будучи на самостоятельном положении, Преосвященный Нестор, епископ Камчатский, создал в это время так называемый Дом Милосердия – приют для детей-сирот и убежище для престарелых.

При Доме Милосердия была построена благолепная церковь. Явилась нужда в священнослужителях. В 1929 году владыка Нестор постриг в монашество одного из студентов Богословских Курсов, дружного с о. Георгием Вознесенским. Отец Георгий стал приезжать в Дом Милосердия и через некоторое время решился принять монашество, поселившись с уже живущим тут иеромонахом. При пострижении о. Георгий получил имя Филарета. Этим актом было положено начало монашеской общине при Доме Милосердия.

Со своим другом отец Филарет прожил в одной кельи 8 лет, и недавно, вспоминая это время, он говорил инокиням Лесненского монастыря во Франции: «Мы с отцом НН прожили восемь лет в одной кельи и ни разу не поссорились».

Оба молодых монаха ежедневно по очереди совершали богослужения в церкви, вычитывали богослужебные молитвенные правила, читали святых отцов. Однако, о специально монашеских богослужениях, как полунощница и повечерие, они не имели надлежащего представления.

Но в 1930 году из Приморья бежали два насельника Свято-Троицкого, т.н. Шмаковского монастыря, этой священной лавры Дальнего Востока, созданной в самом конце XIX века великими духоносными подвижниками отцами Сергием и Германом. Монастырь находился на полу-пути между Хабаровском и Владивостоком, в 20 километрах от железнодорожной станции Шмаковка. Так как основатели монастыря были пострижениками Валаама, то и в основанном ими монастыре был введен Валаамский устав.

В этой обители было обширное хозяйство, были мастерские, швальная, сапожная, слесарная, столярная, кузнечная. Была типография и переплетная. Своими книгами монастырь просвещал весь русский Дальний Восток. Была тут пасека, скотный двор с особым отделением для разведения оленей на панты. Были оранжереи и питомники, в которых под руководством игумена Сергия, окончившего Высший Агрономический Институт, монахи акклиматизировали для Дальнего Востока всевозможные овощные и плодовые растения России. Был свечной завод, была школа. Монахов и послушников было до 300 человек. Монастырь владел 3753 десятинами земли, по большей части глухой девственной приморской полутропической тайги.

А самое главное, тут была высокая подвижническая духовная жизнь, к которой, как к яркому светочу, тянулись православные души, желающие «жития постнического» со всего Дальнего Востока. Среди братии были не только русские, но и православные китайцы, корейцы и несколько японцев.

Все это дело было в корне разрушено коммунистами в 1926 году. Монастырь был закрыт, монахи разогнаны, хозяйственные предприятия захвачены и коллективизированы. Но через два года уже от них ничего не осталось: олени вымерли, акклиматизированные питомники выродились.

Овдовевший за несколько лет до этого священник отец Василий Быстров (покойный архимандрит Ново-Коренной пустыни в Магопаке, отец Иннокентий) и послушник брат Андрей, жившие в Шмаковском монастыре, через четыре года после его закрытия бежали в Маньчжурию к епископу Нестору, которого они знали по частым приездам владыки в Шмаковский монастырь.

Отец Василий и брат Андрей, вскоре постриженный в монашество с именем Климента, поселились в комнате рядом с комнатой о. Филарета и другого иеромонаха. Отец Василий и о. Климент ввели в умножившуюся таким образом иноческую общину Дома Милосердия монастырский устав, созданный по образцу Шмаковского, т. е. Валаамского устава.

Монахи вставали в 4 ч. 30 мин. утра. В 5 часов читали полунощницу. Потом была Литургия, которую служили по очереди. В понедельник и вторник служил о. Филарет. В среду и четверг – его друг, в пятницу и субботу – о. Василий Быстров. По воскресеньям служил епископ Нестор со всем духовенством Дома Милосердия.

Вечером, после ужина монахи совершали повечерие. На повечерии читался канон, на каноне акафист. Духовное усердие заставляло этих монахов изыскивать: какое еще молитвенное чинопоследование можно было бы еще включить в совершаемое.

После повечерия и до конца полунощницы совершенно запрещались всякие разговоры.

Духовное горение всегда заразительно. К молодым монахам Дома Милосердия стали присоединяться любящие Церковь юноши, втягивавшиеся в монастырскую жизнь. Некоторые из них принимали монашество. К середине 30-х годов в иноческой общине Дома Милосердия было уже 9 монахов.

Из них отметим близкого друга о. Филарета иеромонаха о. Мефодия (в мире Кирилла) Иогель, ставшего впоследствии выдающимся проповедником и очень рано умершего. Отметим о. Нила, в мире К. Носова, самоотверженного юношу, в 1934–35 гг. тайно ходившего в Россию с антикоммунистическими заданиями от харбинских патриотических организаций. Он тоже очень рано умер, простудившись и получив туберкулез из-за того, что ему пришлось просидеть в холодной воде реки Амур в октябре месяце, возвращаясь из своего посещения России. Отметим еще православного китайца отца Илью, организовавшего при Доме Милосердия свечной завод.

В 1932 году о. Филарет вместе со скаутами харбинской дружины пошел пешком за 107 километров на станцию Маоэршань, где должен был быть устроен летний лагерь.

Это расстояние было пройдено дружиной в три дня. В первый день было пройдено 40 километров, во второй – 35 и в третий предполагалось пройти 28 километров, так как из-за разницы верст и километров, скаутам было ошибочно указано, что от Харбина до Маоэршаня 103 километра, а не 107.

И эти-то последние лишние 4 километра показались шедшим юношам и детям особенно тяжелыми. Стояла жаркая сухая летняя погода.

Ни реки, ни источника по дороге давно уже не было. Вода во фляжках была вся выпита. Жажда мучила нестерпимо. Вдруг блеснула лужица – небольшое болотце.

– Отец Филарет, – раздались детские голоса, – благословите воду, мы тогда напьемся из лужи, и нам ничего не будет.

Отец Филарет прочитал «Отче наш» и благословил «питие рабом Божиим».

Скауты бросились к воде.

– Отец Филарет, а я головастика проглотил, – закричал какой-то мальчуган.

– Ничего, вода эта благословенная. «Аще и что смертное испиют, не вредит им» сказано в Писании, – глубокомысленно разъяснил скаут Семен, один из постоянных посетителей монастырских служб Дома Милосердия.

Когда же на последних «добавочных» километрах пред станцией Маоэршань дети совершенно изнемогли, присаживались и не хотели вставать, вдруг раздалось сначала приглушенное пение соло отца Филарета: «Воду прошед яко сушу, и египетского зла избежав…». Священные слова были тотчас же подхвачены детьми, из которых почти половина пела в церковных хорах. Искорка бодрости пробежала по усталым детским лицам. Они подтянулись и с пением святых ирмосов подошли к станции Маоэршань, где были встречены другой трудовой командой, приехавшей поездом.

В лагере о. Филарет и его друг с помощью скаутов построили сплетенную из ветвей походную церковь, в которой ежедневно совершали монашеские службы полунощницы и повечерия, по субботам всенощную, а по воскресеньям св. Литургии.

Ходили они со скаутами и в дальние походы. Особенно интересен был поход на гору Маоэршань, когда они посетили старинный китайский буддийский монастырь и нашли пещеру, в которой обнаружили запечатлевшиеся в глине следы древнего саблезубого тигра – махайродуса.

Кроме скаутского лагеря о. Филарет духовно обслуживал и аналогичный лагерь другой молодежной организации, соперничавшей со скаутской.

Недалеко от скаутского лагеря находился большой малиновый сад, принадлежавший китайскому купцу, приглашавшему в свой сад скаутов и пускавший их туда за 10 центов с человека. Дети могли при этом есть сколько угодно малины на месте, но не имели права уносить с собой.

Однажды с детьми в малиновый сад пошел и отец Филарет. Перед тем, как начать есть малину, о. Филарет перекрестился. Ребята последовали его примеру, и один из карапузов волчат заявил: «Вот как хорошо, что с нами батюшки, а то мы раньше лопали малину и не крестились».

Видя, как некоторые дети жадно набрасываются на малину и начинают ссориться из-за нее, о. Филарет сказал:

– Мы сейчас безудержно наслаждаемся вкусными ягодами, а ведь древние святые отцы не так к этому относились. Одному святому отцу-пустыннику почитатели принесли в подарок большую кисть спелого сладкого винограда. Святой отец поблагодарил принесших, но не стал сам есть, а послал этот виноград соседнему отшельнику. Тот сделал то же самое. И все святые отцы пустыни поступали так же. В конце концов виноградная кисть вернулась к первому пустыннику, и он возрадовался тому, что все отшельники этой пустыни оказались такими воздержными.

– А что сталось с этой виноградной кистью? – спросил один скаут.

– Не знаю, но думаю, что первый отшельник выдавил из нее сок, и на этом соке, ставшем вином, отслужил обедню, – сказал о. Филарет.

– Что же, это значит, что нам нельзя есть малину? – разочарованно спросил другой мальчуган.

– Нет, дети, ешьте малину на здоровье. Но не отдавайтесь этому делу всей душой. Не порабощайтесь ни малине, и никакой другой еде. Ешьте ртом и желудком, а душу этому не уступайте. Я рассказал вам о древних пустынниках, великих богатырях духа, не для того, чтобы вам испортить аппетит к малине, а для того, чтобы напомнить вам, что нашими наставниками, образцами для жизни являются не те, кто порабощается телесными инстинктами, а те, кто умели владеть ими, те, кто не прикоснулись к вкусному винограду, хотя, конечно, хотели его съесть не меньше, чем мы малину, но умели подчинять свои хотения стремлению к подвигу и заботе о ближнем. Вот чему мы должны от них научиться».

* * *
В значительной степени под воздействием отца Филарета в общине Дома Милосердия основным чтением были творения святых отцов. Этими святыми наставлениями и светлыми образами молодые монахи стремились напитать свои души.

Большое впечатление на всех иночествующих Дома Милосердия производило указание святых отцов быть как можно более деликатными в отношении друг к другу. Рассказывается, как один из древних иноков сидел иногда, развалясь и положив ногу на ногу, что не соответствовало иноческой чинности. Не желая обидеть собрата замечанием ему, но в то же время желая исправить это, два святых старца сговорились между собою, что один из них в присутствии их собрата сядет развалясь и положив ногу на ногу, а другой старец обличит его. Так они и сделали, и первый монах исправился от своей не соответственной монашескому облику привычки.

Через пару лет после установления общины Дома Милосердия один из монахов ее стал как-то читать светскую книгу. Уже упомянутый нами брат Семен увидел это и смутился. Но помня святоотеческий завет о деликатности, он долго ходил вокруг читающего монаха и наконец спросил:

– Отец Н., вы что читаете?

– Маугли, Киплинга.

– Вот и я, раньше, чем стал ходить к вам в обитель, читал бесполезные книги.

* * *
Не все юноши, регулярно посещавшие обитель Дома Милосердия, становились монахами, но все тесно привязывались к Церкви.

В середине тридцатых годов советское правительство продало Японии Китайскую Восточную железную дорогу. Десятки тысяч русских людей, служивших на железной дороге, были уволены со службы и должны были выбирать: уезжать в СССР или оставаться без работы в Маньчжурии. Среди оставшихся было много молодежи, воспитанной в советских школах, где им прививали отталкивание от Церкви и убеждение, что религия несовместима с наукой и является признаком отсталости.

Среди этого юношества молодые иноки Дома Милосердия развернули разнообразную работу, пользуясь самыми простыми приемами.

Отец Филарет всегда очень любил рыбную ловлю. Рыбная ловля в Маньчжурии очень богата. В дни, свободные от богослужений и иных обязанностей, о. Филарет и другие молодые монахи, при поездках на рыбалку, приглашали бывших советских юношей, и часто за вечерним костром у живописных берегов реки Сунгари или у заречных небольших озерков, после задушевных разговоров раскрывались у молодых людей их духовные очи на основные предметы веры.

Однажды трое таких, еще недавно советских, юношей пришли к вечерне, которую совершали о. Филарет и его друг. После службы все впятером должны были ехать с ночевкой на рыбную ловлю. Но неожиданно кто-то из прихожан заказал после вечерни панихиду. Пришедшим юношам надо было еще ждать.

– Почитайте что-нибудь тут, – сказали им монахи.

– Да что тут читать, тут все только божественное, неинтересное, – вяло запротестовали юноши.

Отец Филарет раскрыл Деяния Апостолов на 27 и 28 главах и дал им читать, пока шла панихида. Через двадцать минут, окончив богослужение, монахи пришли к юношам.

– Ну вот, мы готовы, поехали на рыбалку.

– Подождите, мы дочитаем, это и правда интересно. Так никогда раньше не видевшие Священного Писания юноши познакомились с ним.

* * *
Кроме ежедневных богослужений монахи Дома Милосердия несли послушания по преподаванию Закона Божия в детском приюте и в различных средне-учебных школах Харбина. В женской Аксаковской гимназии ученицы говорили впоследствии: «Из всех уроков по Закону Божию за эти годы мы помним только уроки отца Филарета».

Став монахом и поселившись в Доме Милосердия, отец Филарет продолжал сохранять тесную связь со своим отцом, протоиереем Н. Вознесенским, который тоже вскоре принял монашество с именем Димитрия и стал епископом (впоследствии архиепископом) Хайларским.

Несмотря на то, что Дом Милосердия и Иверская церковь, при которой жил епископ Димитрий, находились на разных концах города, отец Филарет часто ездил к отцу. Однажды, возвращаясь от владыки Димитрия, о. Филарет встретил нищего, просящего помощи ради Христа. У о. Филарета было с собой только 10 центов – цена билета от Иверской церкви до Дома Милосердия.

Тем не менее, он подал эти 10 центов нищему, а сам пошел пешком, расстояние километров в 5–6 – полтора часа ходьбы скорым шагом. По дороге отец Филарет размышлял о том, что вот ведь говорится, что если дашь ради Христа, то тебе это сторицей возместится, а между тем в жизни-то так не бывает.

Придя в Дом Милосердия, он вспомнил, что на этот день назначена свадьба двух его духовных чад, которую он должен венчать. Деньги за требы в Доме Милосердия собирались в общую кружку, откуда потом распределялись частью на содержание приюта и старческого дома, частью – священнослужителям.

Но в этом случае новобрачные, внесши соответствующую сумму в кружку, принесли 10 долларов отцу Филарету, говоря:

– Батюшка милый, пожалуйста, возьмите эти десять долларов лично вам, от нашей большой к вам любви.

Таким образом, о. Филарет через несколько часов после того, как он отдал 10 центов нищему во имя Христово, получил ровно во сто крат. Придя к своим друзьям-инокам, он с грустью сказал:

– За сегодняшнее доброе дело я ничего не получу в Царстве Небесном, так как полностью получил в веке сем.

* * *
Еще жив был в те времена митрополит Антоний. Молодые иноки общины Дома Милосердия безгранично почитали и любили великого старца-святителя, отца и учителя Церкви. Его творения, особенно «Исповедь», «Пастырское богословие», «Словарь к творениям Достоевского» были любимым чтением этих молодых монахов. На творениях митрополита Антония они вырастали, ими пропитывались, созревая духовно, образы из этих творений они всегда имели перед собой.

И несмотря на более чем 10.000-километровое расстояние, митрополит сумел найти этих своих преданных почитателей, Отец Филарет и один из его друзей написали митрополиту Антонию. И обремененный великими трудами, тягчайшими заботами по возглавлению нашей многострадальческой изгнаннической Церкви, старец митрополит Антоний нашел минуты для того, чтобы ответить этим двум молодым, казавшимся тогда совсем незначительным монахам.

Вскоре после того одному из иноков Дома Милосердия (им был автор этого сборника – прим. ред.) привелось сопровождать владыку Нестора в его поездке на Архиерейский Собор в Югославию, и видеть там митрополита Антония.

Встретил митрополит Антоний молодого монаха и заботливо ласково расспрашивал его поименно о каждом из иноков общины, в особенности же старательно расспрашивал он об отце Филарете, которого выделил из числа прочих и особенно горячо полюбил. Может быть, уже тогда, в 1933 году, своим благодатным духом прозорливо предугадывал великий святитель, что тот светоч, который он возжег на чужбине, перейдет в руки именно этого тогда совсем молодого священноинока.

В одном эпизоде это сказалось особенно ясно. Незадолго до отъезда из Югославии, сидя за столом с митрополитом Антонием, монах из Маньчжурии обратился к Первосвятителю с просьбой дать ему фотографию с надписью на память. Владыка Антоний охотно согласился. Келейник владыки о. архимандрит Феодосии принес фотографию и владыка сел писать.

Маньчжурский монах посмотрел через плечо владыки и обмер. Владыка писал: «Дорогому и любимому отцу иеромонаху Филарету с сердечной любовью, митрополит Антоний». Несмотря на то, что другой молодой иеромонах стоял тут рядом, всего в полуметре от него, мысль и сердце владыки Антония направлялись к тому, кого узнал и выделил он, никогда не видя, на расстоянии в десяток тысяч верст.

Только огорченный вздох отца Н. отвлек владыку Антония от этого писания. Он поднял голову, ласково посмотрел на стоявшего над ним отца Н. и сказал:

– Ах, да ведь это тебе надо дать фотографию, – и взяв другой экземпляр, сделал на нем аналогичную надпись.

Так, за тысячи верст протянулась нить связи между двумя благодатными возглавителями нашей святой Зарубежной Церкви, между великим святителем митрополитом Антонием и нашим теперешним (третьим – ред.) Первосвятителем, благостным, кротким и духоносным владыкой митрополитом Филаретом.

Источник: Из сборника «Беседы о Священном Писании и о вере», т. IV, издание Комитета русской православной молодежи, Нью-Йорк 1995