АРХИЕПИСКОП АНДРЕЙ (КНЯЗЬ УХТОМСКИЙ)

Профессор И.М.Андреевский

Память 22 августа / 4 сентября (†1937)

  Архиепископ Андрей, в миру Александр Алексеевич Ухтомский (из княжеского рода Ухтомских, происходившего от потомков Рюриковичей) родился 26 декабря 1872 года. Вместе со своим братом Алексеем (который стал известным ученым, а потом и тайным епископом) он получил высшее образование в Московской Духовной Академии, возглавляемой сначала Архиепископом Антонием (Храповицким), будущим Митрополитом и Первоиерархом Русской Зарубежной Церкви, и затем — Архиепископом Арсением (Стадницким), который стал Митрополитом Новгородским. Оба этих иерарха на Соборе 1917-18 гг. были выдвинуты первыми кандидатами на Патриарший престол.

  После окончания академии молодой Александр Ухтомский, тогда 23-х лет от роду, принял монашеский постриг, и через четыре дня был рукоположен в сан иеромонаха.

  Впоследствии, в проповеди перед своим рукоположением в Епископа, Владыка Андрей вспоминал, каким страхом он был объят, когда молодым монахом принял на себя такую ответственность: «Я испытывал ужасные муки с тех пор, как впервые услышал слова, произнесенные при рукоположении: “Прими этот Завет (Тело Христово) и блюди его целым и незапятнанным до последнего вздоха. В этом ты должен дать ответ в великий и страшный день Второго Пришествия Господа Бога и Спасителя Иисуса Христа”. Я думал так: “Как я могу хранить этот великий Завет, который был доверен мне, Тело Христово, если я не могу даже хранить себя?” Я чувствовал тогда, что Святые Тайны Евхаристии были, поистине, пламенем, попаляяющим недостойных. Целых два года я не находил мира, совершая Святые Тайны, и трепетал от страха пред моим недостоинством, готовясь оставить это великое и благоговейное призвание. Но встреча с великим батюшкой Иоанном Кронштадтским спасла мою душу от последующей скорби, муки и продолжения почти болезненной борьбы в моей душе. Когда я спросил его совета, Отец Иоанн сказал: “Да, мы все виновны перед Святыми Тайнами, но мы должны быть верны нашему священному долгу ради послушания Святой Церкви. Оплакивая наши собственные грехи, мы должны, тем не менее, исполнять волю Христовой Церкви и следовать распоряжениям Церкви, которые мы узнаем через наших Архипастырей”. Эти слова Отца Иоанна были поистине целительным бальзамом для моей израненной и грешной души, которая терзалась в различных сомнениях; они установили мое мировоззрение и указали мне путь в жизни; я начал понимать его только как самое точное исполнение послушания Церкви, как самый совершенный способ служения Святой Церкви, народу Божию и людям Божиим, которые были искуплены драгоценной Кровью Христовой».

  В 1899 году иеромонах Андрей принял сан архимандрита и был назначен смотрителем Казанской миссионерской школы. Он начал свою работу православного просвещения молодым иеромонахом еще в Осетии, в миссионерской семинарии. Его все глубоко уважали и любили. Вскоре он стал широко известен своим милосердием к бедным и нуждающимся. Также стало известно, что будучи занят самой активной общественной деятельностью, он вел строгий аскетический образ жизни: проводил ночи в молитве, используя для короткого отдыха жесткую кровать без одеяла и подушки, всегда постился, никогда не ел даже рыбы. Когда его состоятельные почитатели дарили ему корзины со свежими фруктами, то он немедленно раздавал их семинаристам и детям. Люди изумлялись, видя, что он употребляет только две-три просфоры и несколько стаканов чая в день, никогда не жалуясь на болезнь или недомогание. Напротив, его работоспособность и активность были поразительны.

  Приняв сан архимандрита, он стал настоятелем старинного Свято-Преображенского монастыря в Казани и также основал женский монастырь для татарок. Он был замечательным духовным наставником, печатал журналы и брошюры, организовывал миссионерские съезды.

  Однажды в революционный 1905-й год рабочие порохового завода в восьми милях от Казани подняли мятеж под воздействием коммунистической пропаганды и убили одного из восьми директоров завода. Бочка взрывчатки взорвалась, выбив все стекла в близлежащих домах. Архимандрит Андрей тотчас же вскочил на лошадь и, рискуя собственной жизнью, поскакал на завод. Там он взобрался на возвышенное место и спокойно стал ждать, когда утихнет бушевавшая толпа людей. Они смеялись над ним, проклинали, швыряли в него грязью и гнилыми яблоками; но он стоял тихо, взирая на них, и спокойно молился. Толпа, видя его безстрашие и миролюбие, постепенно стихла; и тогда архимандрит начал говорить. Его речь была короткой, но настолько сильной и властной, что все раскаялись, осознав, какой грех они совершили, убив невинного человека. Они освободили других директоров и возобновили работу после того, как проводили архимандрита Андрея с великим уважением назад в монастырскую обитель.

  В скором времени, в 1907-м году, он был рукоположен в епископа Мамадышского, викария Казанской епархии, с сохранением прежних обязанностей. В 1911 году Епископ Андрей был переведен в Сухуми на Кавказ, но в 1913 году получил назначение на кафедру Уфимской епархии, северо-восточней Казани, где было немало мусульманского населения.

  Владыка Андрей много ездил в миссионерских, просветительских целях. Его знали и любили по всей России. В 1917 году он являлся одним из первых кандидатов на кафедру Петроградского Митрополита, но тогда большинством голосов на нее был избран Архиепископ Вениамин (Казанский), разстрелянный в 1922 году. Предчувствуя приближение революции, Владыка Андрей призывал всех православных верующих объединиться вместе за Помазанника Божьего, Царя; но в то же время он высказывался против угнетения бедных богатыми и показывал себя верным учеником Митрополита Антония в справедливой критике Синодальной системы церковного управления и призывал к возстановлению Патриаршества и подлинной соборности. Когда произошла февральская революция, Епископ Андрей был одним из немногих иерархов, открыто отказавшихся поминать за богослужениями «Временное правительство», узурпировавшее власть в России. Большевицкий переворот воспринял отрицательно, и, видя его истинную сатанинскую сущность, начал призывать народ к формированию православного правления. В 1920 году он был впервые арестован, и хотя освобождался несколько раз, но по-настоящему он на свободе больше не был, будучи перемещаем из одних тюрем и ссылок в другие.

  Но люди все равно не забывали о нем и многие старались увидеться с ним в тюрьме или доставить ему передачу. Всякий раз, когда его отпускали к пастве, это было целым событием для людей. ГПУ пыталось использовать его популярность для того, чтобы выявить и уловить наиболее ревностных из православных. Однако, Владыка Андрей был столь осторожен и благоразумен в своем поведении, что все эти попытки окончились неудачей.

  Замечательной была борьба Архиепископа Андрея против «Живой Церкви». В этой борьбе мученическими венцами увенчались некоторые его духовные дети. История об одной из них достигла зарубежья.* Еще более замечательной стала его борьба с «сергианством», которое Владыка открыто назвал предательством Церкви. Когда Митрополит Сергий в 1927 году издал свою Декларацию, провозглашавшую «конкордат» (союз) с безбожным государством и обещавшую различные свободы, Владыка Андрей находился в ссылке в районе Асхабада (Кзыл-Орды, — испр.ред. библиотеки Якова Кротова). Но даже оттуда он забил тревогу, призывая народ не доверять Митрополиту Сергию и предрекая, что все «обещания» будут нарушены и последует еще большее порабощение Церкви государством. Сначала, как свидетельствует бывший житель Уфы, казалось, что действительность противоречит словам Владыки, и поэтому число его последователей стало сокращаться. Но в скором времени его влияние и авторитет усилились, и его последователи возглавили церковное движение в Уфимской области.

* См.: «Студентка Валентина» в книге прот. М.Польского. Новые мученики Российские. Т.2, с.253-254.

  В начале 1930 года в течение нескольких месяцев было закрыто вдвое больше церквей, чем за все время, предшествовавшее «легализации» Митрополита Сергия. Налоги на Церковь увеличились в пять раз. Церковные люди, освобожденные из тюрем за принятие ими Декларации были вновь арестованы. Одним словом, сергианство ничего не выигрывало, потеряв при этом свободу совести.

  Верные теперь увидели правоту Владыки Андрея, и он возглавил катакомбную, подпольную Церковь в Уфе, уведя ее в глубокую «пустыню». Эта Церковь начала жизнь, которую можно сравнить лишь с жизнью исторической катакомбной Церкви первых христиан. Люди собирались на молитву в ночное время в пещерах, лесах, в заброшенных деревенских домах до рассвета. Несмотря на постоянные аресты и ссылки, Владыка Андрей укреплял Церковь, рукополагал епископов и священников и вдохновлял примерами святых на подвиг мученичества, равный подвигам великомучеников древней Церкви.*

* См.: «Лидия и воины Кирилл и Алексий» в книге прот. М.Польского. Указ.соч. Т.2, с.249-253.

  Заслуживает особого внимания еще одна сторона широкого и многостороннего миссионерского поприща этого замечательного архиерея-исповедника: Владыка Андрей являлся одним из самых видных единоверческих деятелей. Как и многие иерархи, его современники, он считал клятвы, наложенные Московским Собором 1666-67 гг. на старообрядцев, несправедливыми и ратовал за скорейшее их аннулирование. По благословению Патриарха Тихона Архиепископ Андрей совершил несколько исторических актов возсоединения с разными группами старообрядцев и, таким образом, они тоже вошли в Катакомбную Церковь, которая оставаясь духовно свободной, продолжала расти к великому безпокойству ее врагов. «Многие не верят, что существуют катакомбы, — заключает свидетель из Уфы, — пусть не верят. Существование духовного мира также отрицается глупцами, но из-за этого он не перестает существовать. Кажется, гонения на последних христиан превосходят гонения на первых».

  О последнем периоде жизни Владыки Андрея имеется описание его соузника:

В мае 1932 года я был переведен из внутренней тюрьмы ГПУ в госпиталь изолятора, отделения цинговых больных Бутырской тюрьмы. Через два дня Архиепископ Андрей Уфимский, который был доставлен в Москву из Казахстана по окончании срока ссылки, был переведен в это же отделение. До этого, с февраля 1932 г. до мая он содержался во внутренней тюрьме ГПУ в одиночке, а затем 4 дня, поскольку не было другого места, — во втором отделении для душевнобольных, затем несколько дней — в пятом отделении (венерическом) и, наконец, его перевели в четвертое (цинговое) отделение, так как он действительно болел цингой. В 1920 году я был с Владыкой Андреем в Омской тюрьме. Теперь его трудно было узнать. Почти не осталось волос на его голове и лице, в результате цинги почти все волосы у него выпали. Он стал совершенно дряхлым, худым, но как и прежде, оставался смиренным, добрым, ободряющим и отзывчивым. Он обвинялся в организации нелегальных православных общин (т.е. Катакомбной Церкви), которые были против советского закона, и также — в агитации и пропаганде против большевизма. В тюремной камере Владыка Андрей своими рассказами обычно приковывал к себе всеобщее внимание. И нужно отметить, что он имел такое влияние на всех заключенных, даже на уголовников и безбожных коммунистов, что никто в его присутствии не решался богохульствовать и кощунствовать. Владыка реагировал на любые проявления несправедливости в тюрьме (за что не раз его лишали передач, присланных друзьями). Главного архиерея Советской России, главу Московской Патриархии, Архиепископ Андрей считал предателем Христа. К тюрьме, наказанию и другим злоключениям он относился спокойно, стойко и больше страдал за тех, кто был рядом с ним, чем за самого себя. На своих соузников он имел ободряющее влияние. Большие посылки присылали ему местные жители, как только узнавали о его прибытии в тюрьму. Посылки не всегда ему передавало тюремное начальство, но и те, которые он получал, он разделял с теми, кто не получал ничего. В 1937 году он был расстрелян в Ярославском политическом изоляторе.

  Так закончился земной путь Владыки Андрея, его голос умолк. Его могила вместе с сотнями других жертв погребена под страшными темницами мрачного мира советского атеизма. Но память о нем осталась живой, свежей, благоухающей красотой истинного христианского мученичества и исповедничества.

  На обороте портрета, который он подарил в 1912 году одному человеку, подвергшемуся скорби, он своей рукой написал короткие слова ободрения, которые сходят к нам сегодня, исполненные смысла, словно из лучшего мира, в котором он теперь пребывает: «Я плачу, люблю и молюсь».