Священномученик Феодор Андреев

16/29 июля 1927 года заместитель Местоблюстителя Российского Патриаршего Престола митрополит Сергий Страгородский издал свою позорную «декларацию», в которой он поставил Русскую Церковь в безусловное подчинение богоненавистным атеистам, заявляя, что радости Советского государства есть радости Церкви, а печали государства — печали Церкви. Этот акт исповедниками истины оценивался по-разному: одни смотрели на него как на отступничество в период гонений (Архиепископ Андрей Уфимский); другие — как на каноническое нарушение и узурпацию прав Первоиерарха (Митрополит Кирилл Казанский); третьи — как на екклесиологическую ересь (Архиепископ Димитрий Гдовский). В нынешнее время, когда прошло уже более 70 лет со дня публикации этого злополучного документа, полезно было бы еще раз обратить внимание на природу этого деяния, ввергнувшего Русскую Церковь в тяжелейший за всю эпоху ее существования кризис.

Едва ли не первым подробным ответом на Декларацию явилось письмо к Сергию, составленное от имени клириков и мирян священником и будущим священномучеником Феодором (Андреевым) в ноябре-декабре 1927 г. Ввиду важности этого документа процитируем его целиком:

«Настоящее обращение к Вам исходит от некоторых представителей православного духовенства и мiрян города Ленинграда. Оно вызвано Вашими последними действиями, начиная с послания от 16/29 июля с. г. По своему содержанию наше обращение к Вам, для Вас, вероятно, явление знакомое, и не мы одни встревожены церковными событиями последних дней, но для нас, подателей его, оно должно быть решающим в вопросе о нашем дальнейшем отношении к Вам и к Вашей деятельности, поэтому просим к себе Вашего Архипастырского внимания.

Мы, Ваше Высокопреосвященство, — как, вероятно, и большинство православных людей — не находим, чтобы дела Ваши последние были совершенны пред Богом нашим (Откр. 3:2).

Вспомните, что Вы приняли, когда становились блюстителем русского Патриаршего престола, осиротевшего после ссылки первого своего местоблюстителя? Вы обещали бережно охранять то, хотя и трудное, но единственно правильное положение, в которое Господь поставил Русскую Церковь в отношении к нынешним правителям России. Это положение — трудное, ибо общее имя ему — бесправие, но Церковь Вселенская уже знала его некогда в целом; в отдельных областях своих знала всегда; а Русская, за 10 лет своего существования в соседстве с советской властью, также не видела и не искала возможности иных отношений. Православные люди понимали, что власть, поставившая как одну из своих целей распространение неверия, не может не только покровительствовать Церкви, но даже охранять ее строй в границах своих владений.

И действительно, положение верующих в стране стало трудным, о чем Вашему Высокопреосвященству не нужно напоминать. Памятуя слова Господа и учение апостольское, мы повиновались всем распоряжениям гражданской власти, которые не противоречат нашей православной совести, и молча терпели все притеснения, которым подвергалась наша вера. Но мы не надеялись иметь более тесных правовых отношений к неверующей власти и не искали их.

Так продолжалось в течение 10 лет, так должно было оставаться и в будущем. Православная Церковь Русская, видя свое Солнце Праведное висящим на Древе Крестном, стояла в чине своем, отражая в своем земном странствовании в годину испытаний крестный путь своего Владыки.

Вы, Ваше Высокопреосвященство, захотели как бы помочь Церкви и исходатайствовать для нее у гражданской власти некоторые права. Но какою ценою Вы этого добились? Тою, которая для многих православных людей станет и уже становится “ценою крови” (Мф. 27:6). Правда, Вы действовали не единолично, а как бы от лица Церкви, блюстителем патриаршего престола которой Вы являетесь, но Вы вышли далеко за границы своих полномочий. В самом деле, ведь Ваши полномочия восходят к патриаршим и ими определяются: Патриарх зависит от Поместного Собора, а Собор является выразителем голос всей Русской Церкви. Эти три ступени церковного священноначалия были пред Вашими глазами, когда Вы составляли свое послание. Как же Вы совершили свое восхождение по ним к первоисточнику всех прав?

Вы начали с Патриарха. Здесь, на пути к нему, пред Вами стал его местоблюститель. Он был уже лишен места своего служения и отправлен в ссылку тою самою властью, у которой Вы искали для Церкви новых прав, и молча свидетельствовал пред лицом всей Русской Церкви, что его горести не суть горести этой власти, как утверждает Ваше послание, а есть все та же наша общая, православная скорбь. Вы поняли, что Вам невозможно оправдать Ваш образ действий именем того, кого Вы ближайшим образом замещали; и вот, минуя местоблюстителя, даже не вспомнив о нем в своем послании, Вы через его ссыльную главу как бы протянули руку к самому Патриарху.

На основании нескольких неясных, незасвидетельствованных еще, прижизненных и устных слов почившего о каких-то “годочках трех”, в течение которых покойный Патриарх будто бы предполагал осуществить дело, тождественное с Вашим, если бы ему не помешала смерть, Вы установили эту призрачную связь свою с Патриархом, в то время как его ближайший заместитель, вероятно, лучше Вашего посвященный в намерения почившего Патриарха, предпочел эти три года провести в ссылке, вместо того чтобы в течение их поработать якобы в завещанном ему Патриархом направлении.

Установив таким образом искусственную связь с Патриархом, Вы обратились к следующей ступени — Поместному Собору. Но здесь, не найдя в деяниях Собора ближайшего, последнего, ничего, что бы уполномочивало Вас на те отношения с гражданскими властями, которые установлены в Вашем послании, и даже, напротив, в постановлении от 2/15 августа 1918 года встретив решение, противное Вашему, Вы, конечно, не стали искать подтверждения в Деяниях Соборов более древних и потому предпочли обратиться к Собору еще только грядущему. Он, утверждаете Вы в послании, разрешит вопрос и о высшем церковном управлении и о “раздирающих ризу Христову”, т. е., очевидно, о новейших раскольниках и еретиках, и совершит ряд других деяний, но о котором Вы не сказали, что он подвергнет рассмотрению и самое послание и все, что будет совершено именем последнего еще до собора. Следовательно, то не будет совершенный Поместный Собор, а лишь какое-то новое исполнительное при Вашей особе учреждение. Более того, призванный установить новый вид высшего церковного управления, он, очевидно, отменит и то самое патриаршество, связью с которым Вы только что попытались обосновать свое послание. Ужели Вы не видите, в какой Вы попали заколдованный круг?

Обратимся теперь к третьей, высшей ступени церковного священноначалия — к соборному разуму Церкви. Может быть, Вам удалось, минуя Собор и Патриарха, непосредственно соприкоснуться с православной совестью русских людей, членов Христовой Церкви, и послание явилось выразителем голоса их? Нет, этот голос должен был бы уверить Вас в том, что если Вы ищете подлинного свидетельства христианской совести, то Вы прежде всего должны узнать мнение тех, кто по преимуществу носит имя свидетелей истины, т. е. исповедников, страдальцев за нее. Вы этого не только не сделали, но, напротив, вовсе отвели их, как погрешивших против той самой власти, о лучших отношениях с коей так усердно заботились. Отвели Вы как свидетелей, так и тех, о ком только предполагали, что они не будут с Вами, сочтя их беспочвенными мечтателями и предложили им даже вовсе, навсегда или временно, устраниться от Вас. То, что осталось после такого отбора, Вы признали своею истинною русскою паствою и стали действовать от ее лица. Неудивительно, что она оказалась в полном согласии с Вами.

Итак, послание все предусмотрело, чтобы придать Вам вид законности, и все же оно стоит на песке. Ни Патриарх, ни Собор, ни соборный разум Церкви в действительности вовсе не с ним. Послание не только не является их выразителем, но напротив, лишь предварительно отступя от них и подменив лживыми их подобиями, оно облеклось в свои призрачные права. Скажем прямо, не Церковь Русская изнесла из недр своих это послание, а, обратно, оторванное от исторической Церкви, оно само легло краеугольным камнем в основание новой “церкви лукавнующих”. По своему образу и подобию построило оно и новые логичные ступени своего представительства: явило мiру заместителя, стоящего вне и выше своих доверителей; измыслило собор с заранее готовыми деяниями; собрало в свою пользу лишь те голоса, о которых наперед знало, что они должны звучать в согласии с ним.

И эту “срамоту наготы” (Откр. 3:18), обнаруженную посланием, не в силах прикрыть и совозникший с ним вместе “временный при заместителе” священный синод. Тщетно стремится сообщить он своему председателю подобие Патриарха, ибо согласно соборному постановлению мыслится при таковом; безумны его притязания быть выразителем голоса Церкви. Синод — это как бы мягкий ковер, которым прикрыты поруганные ступени церковного священноначалия. Они теперь так углажены, что образовали один стремительный скат, по которому Русская Церковь должна низринуться в приготовленную для нее Вами и синодским посланием яму.

Но мерзость запустения простирается далее, она становится на месте святом, проникает в самое святилище Христовых таинств. Уже за богослужением имя Патриаршего местоблюстителя возносится словно неохотно, без именования его “Господином нашим”; уже от его заместителя исходят предупреждения о скором совершенном прекращении этого возношения за “отсутствием канонического к тому основания”; уже имя самого заместителя, доныне гласно не поминаемое в храмах, стало рядом с именем местоблюстителя и готово вытеснить его; уже имена законных епископов епархий повсюду заменяются новыми, насильственно навязанными высшей властью вопреки церковным канонам; вводится поминовение самих, отрицающих всякую веру гражданских властей, — дело новое и смущающее многие совести, — совершается множество иных противоканонических действий.

Итак, единство Церкви, имеющее, по словам св. священномученика Игнатия Богоносца, свое внешнее выражение в епископе, для целой Русской Церкви, следовательно, — в Патриархе, уже поколеблено в целом Вашим единением с синодом, превысившим свои права до равенства с Вами, по отдельным епархиям — незаконными смещениями местных епископов и заменою их другими. Святость Церкви, сияющая в мученичестве и исповедничестве, осуждена посланием, ее соборность поругана, ее апостольство, как связь с Господом и как посольство в мiр (Ин. 17:18), разрушено разрывом иерархического преемства (отвод митрополита Петра) и встречным движением в нее самого мiра.

Волны этой небывалой церковной неправды бурно домчались и до нашего города. Смещен без вины и без суда наш митрополит, о чем Вы, Владыко, знаете подробно, хотя и не внемлите ни ему, ни тем, кто просит о нем. Рукоположен, без достаточных оснований и против воли многих православных, новый епископ; принимает участие в Церковном богослужении другой епископ, запрещенный; совершен ряд других церковных беззаконий, о чем Вам сообщат на словах податели сего обращения.

Наше посольство к Вам, Владыко, ближайшим образом вызвано напором этой волны, но, направляясь к Вам, мы знали, что восходим к самому источнику всех последних несчастий, ибо он — в Вашем послании, и потому мы молим Вас не о нуждах нашей лишь епархии, но о всей православной Русской Церкви, членами которой, по милости Божией, являемся, и повторяем то, что нами сказано было в начале: посольство наше к Вам — решительное.

Вы, Владыко, должны отмежевать себя как главу Русской Церкви от собственного своего послания, объявить его выразителем лишь Вашего личного мнения, необязательным для других членов Русской Церкви, согласно постановлению Собора 1917—18 гг. от 2/15 августа 1918 года, предоставившего установление тех или иных отношений к вопросам государственным совести самих верующих, ибо Церковь наша законоположением самой гражданской власти от государства отделена. Кроме того, Вы должны отменить и перерешить все канонически неправильные деяния, совершенные Вами, синодом и по местам — епархиальными советами в зависимости от послания.

В настоящий же час нашей встречи мы ждем от Вас простого свидетельства Вашей совести о том, приемлете ли Вы наше обращение или нет, чтобы мы могли оповестить единомышленных нам отцов и братий, уполномочивших нас явиться к Вам, можно ли нам ждать от Вас возврата нашего святого бесправия или наше отречение, которое направлено против Вашего послания и связанной с ним Вашей деятельности, должно, к великому нашему прискорбию, быть перенесено и на Ваше лицо и, сохраняя иерархическое преемство чрез Митрополита Петра, мы будем вынуждены прекратить каноническое общение с Вами»[2].

По поводу содержания этого выдающегося послания стоит привести здесь некоторые соображения. Во-первых, несмотря на то, что в течение пяти с половиной месяцев с момента издания Декларации Сергий совершил несколько неканонических актов, и некоторые из них священномученик Феодор упоминает (как то: незаконное перемещение Митрополита Иосифа из Ленинграда в Одессу и незаконная хиротония Сергия /Зенкевича/ во Епископа Детскосельского, в то время как эта кафедра еще оставалась занятой Епископом Григорием /Лебедевым/, находившимся в тюрьме), — все же именно Декларация привлекает основное внимание священномученика, именно Декларация, как он полагает, является источником всех последующих зол, и именно отказ Сергия от Декларации он ставит в качестве условия сохранения с ним общения. Сергий от Декларации не отказался; и поэтому священномученик Феодор вместе с некоторыми епископами и духовенством Петроградской епархии прервал с ним общение незадолго до того, как истек год со времени ее издания.

Во-вторых, священномученик видит зло Декларации в перемене отношений между Русской Церковью и большевиками от положения «святого бесправия», в котором она пребывала от начала революции, до поиска прав у безбожных властей. Причина того, почему Церковь избрала своим первоначальным курсом положение «святого бесправия», заключается в том, что «православные люди понимали, что власть, поставившая как одну из своих целей распространение неверия, не может не только покровительствовать Церкви, но даже и охранять ее строй в границах своих владений». Сергий, заменив первоначальный курс политикой соглашательства с властями, пытаясь добиться от них уступок, уничтожил сходство Церкви земной со Христом как отражение «в своем земном странствии в годину испытаний крестного пути своего Владыки».

Но все же даже и не это, хотя и чрезвычайно важное, было главным объектом критики священномученика. Испытываемый им ужас был, главным образом, вызван тем, в чем он видел факт разрушения Сергием строя Церкви и его «захвата», как это было, трех ступеней церковного священноначалия высших, чем он сам, чье согласие он был обязан получить до предпринятия такого радикального изменения курса. Он видел в этом нарушение одновременно Единства, Святости и Апостольства Церкви — другими словами, нарушение догмата о Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви.

Этим подразумевается, что грех Сергия больше, чем просто каноническое нарушение, больше даже, чем предательство Церкви через подчинение Ее антихристианской власти. Здесь предполагается появление нового понятия о Церкви и поэтому речь идет о догматическом уклонении, т. е. по существу, об екклесиологической ереси. То же самое утверждалось в более определенной форме и будущим священномучеником и фактическим главой «иосифлянской» ветви Катакомбной Церкви Архиепископом Димитрием Гдовским, который 4/17 января 1928 г., обращаясь к духовенству своей епархии, писал, что митрополит Сергий «погрешил не только против канонического строя Церкви, но и догматически против лица ее, похулив святость подвига ее исповедников подозрением в нечистоте их христианских убеждений, смешанных якобы с политикой, соборность — своими и синодскими насильственными действиями, апостольство — подчинением Церкви мирским порядкам и внутренним (при сохранении ложного единения) разрывом с митрополитом Петром, не уполномочившим митрополита Сергия на его последние деяния, начиная посланием (Декларацией) от 16 (29) июля 1927 г. “Темже убо, братие, стойте и держите предания” (II Фесс. 2,15)» [3].

Такую же в сущности позицию, выраженную почти теми же словами, занял другой священномученик — архиепископ Николай Владимiрский.

На первый взгляд, такая позиция могла показаться слишком строгой. Может быть, более естественным было бы признать узурпацию Сергием церковной власти скорее схизмой или незаконным сборищем, чем ересью. Например, такую позицию, кажется, занимал скрытый сторонник петроградских иосифлян священномученик Епископ Воронежский Алексий (Буй), который в январе 9/22 1928 г. заявлял: «Своими противными духу Православия деяниями митрополит Сергий отторгнул себя от единства Святой, Соборной и Апостольской Церкви и утратил право предстоятельства Русской Церкви…» [4]

Поэтому для того, чтобы понять смысл обвинения Сергия в нарушении им догмата о Церкви, нам нужно остановиться более подробно на тех изменениях, которые он провел не только в 1927 г., но также и позднее, а именно в отношении его иерархической карьеры, начиная с присвоения им титула «митрополита Московского» и «патриаршего местоблюстителя» в декабре 1937 г.

НКВД распространило слух, что Митрополит Петр умер в августе 1936 г., тогда как в действительности он был расстрелян лишь в октябре 1937 г. Митрополит Сергий мог этого не знать. Тем не менее, даже если бы Митрополит Петр умер раньше, чем Сергий воспринял его титул, и в этом случае он не имел права сделать это. Да и сам Сергий за несколько лет до того признавал, что права заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола прекращаются со смертью самого Местоблюстителя. Об этом писал проф. С. В. Троицкий в своем докладе, представленном на рассмотрение Митрополиту Анастасию (Грибановскому) 11 апреля 1937 г.: «Что права заместителя прекращаются со смертью замещаемого, это юридическая аксиома, которую признал и сам митрополит Сергий. Поэтому со смертью Митрополита Петра полномочия митрополита Сергия прекратились… Нельзя во имя административного единства жертвовать законностью, и митрополит Сергий, объявляя себя местоблюстителем после смерти Митрополита Петра, повторил ту же ошибку, какую он сделал раньше, признав власть Синода Живой церкви, и в сущности взял на себя роль этого Синода» [5].

Таким образом, в 1936 г. Сергий нарушил апостольское преемство Церкви, уподобляясь в своих действиях обновленцам, которые в 1922 г. узурпировали власть еще живого тогда Местоблюстителя Патриаршего Престола Митрополита Агафангела. Начиная с того времени, каждый верующий должен был выбирать между двумя людьми, претендующими на титул Патриаршего Местоблюстителя. Апостольское преемство могло теперь сохраняться только фактом признания каноническим Местоблюстителем Митрополита Петра и неканоничности узурпатора митрополита Сергия.

В действительности, мы теперь знаем, что Митрополит Петр отказался поминать за Богослужением митрополита Сергия по крайней мере еще в 1929 г.[6] В декабре 1929 г. он писал митрополиту Сергию, требуя от него изменения курса церковной политики, внесшего такое разделение в Церковь[7].

После смерти Митрополита Петра в октябре 1937 г. и последнего оставшегося в живых кандидата из числа тех, кто, согласно патриаршему завещанию, мог в законном порядке принять на себя титул Патриаршего Местоблюстителя, т. е. Митрополита Кирилла, в ноябре того же года, патриарший престол оказался вакантным до тех пор, пока не будет созван канонически законный Собор всей Русской Церкви. До тех пор, пока такой Собор не будет созван, всякий, объявляющий себя «патриархом Московским» или «патриаршим местоблюстителем», окажется нарушителем апостольского преемства Церкви, а следовательно, разрушителем ее апостольства, т. е. ее апостольского происхождения, сохраняемого посредством законного рукоположения.

Вторая стадия в процессе догматического развития сергианства имела место на ложных соборах 1943—45 гг., когда Православная Кафоличность Единой, Святой, Кафолической и Апостольской Церкви была в сущности подменена Римским Католицизмом западного папизма «патриархами» Сергием и Алексием, ставшими первыми восточными папами.

Трудно дать определение понятию «кафоличности», в основании ее лежит идея единства в многообразии, свободно выраженного единства всех полов, возрастов, национальностей, классов и исторических эпох, совершающегося посредством единственного Боговдохновенного исповедания веры. Римский католицизм подменяет это единство искусственным единством, созидаемым в соответствии с волей одного человека. Там, где Кафолическая вера определяется в согласии не с откровенной истиной, а с волей одного человека, там Кафоличность исчезает, даже если вера этого человека формально православна. И в то же самое время исчезает любовь, понимаемая как самое главное выражение Кафоличности в жизни Церкви. Поэтому собор не будет Собором, если целью его будет не свободное обсуждение проблем Церкви ее канонически рукоположенной иерархией, а механическое утверждение решений, принятых одним человеком, стоящим во главе иерархии, или, еще того хуже, насильственно навязанных совершенно чуждой Церкви и ее интересам стороной, такой как КГБ.

Ярким примером подмены Соборности (Кафоличности) Католицизмом является событие, имевшее место в ноябре 1944 г., когда после смерти Сергия был созван собор епископов для избрания нового патриарха. Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) указывал тогда, что согласно правилам Собора 1917—18 гг. Патриарх должен быть избран путем тайного голосования из числа выборных кандидатов. Однако, его предложение было отвергнуто, а была выдвинута единственная кандидатура митрополита Ленинградского Алексия (Симанского), человека, который снял анафему, наложенную на обновленца Введенского Митрополитом Вениамином, и который был, как и следовало ожидать, единогласно «избран» 17-ю голосами (архиепископ Лука не был приглашен для участия в выборах)[8]. Конечно, архиепископ Лука был не единственный епископ, не приглашенный для участия в выборах. Большая часть епископата Русской Церкви (в том числе катакомбные и сергианские епископы) к тому времени была или уничтожена, или находилась в заключении, при явном молчаливом согласии тех очень немногих епископов, которые оставались на свободе (всего 4 в июне 1941 г. и 19 после сентября 1943 г.), и которые поэтому имели свободное пространство для своей деятельности, очищенное от всякой оппозиции, на котором они и пришли к своему «единогласному» решению.

Тем не менее, эта ничтожная кучка покорных марионеток — единственных во всем Советском Союзе, в надежности которых большевики были абсолютно уверены — внезапно выросла вдвое ко времени интронизации «патриарха» Алексия в январе 1945 г. Каким образом произошло это чудесное умножение? Посредством спешного рукоположения главным образом обновленческих протоиереев, которые внезапно вдруг обнаружили как свое призвание к монашеству, так и убежденность в истине сергианской веры. Эти «раскаявшиеся обновленцы» были представлены к хиротонии безбожными властями, и их приняли с соблюдением минимума формальностей, не взирая на постановления Собора 1925 г., касающиеся принятия обновленцев[9]. (Так, сергиане приняли в церковное общение обновленцев, не требуя от них покаяния и нарушая таким образом форму принятия обновленцев, утвержденную самим Патриархом Тихоном, о чем свидетельствуют сами сергианские источники[10]). Разумеется, это не особенно тревожило «патриарха» Сергия и его преемника «патриарха» Алексия, которые сами были «покаявшимися обновленцами». Но это означало, что новое, послевоенное поколение епископов теперь совершенно отличалось от довоенного тем, что оно было уже полностью уверено в своих еретических, обновленческих убеждениях и ныне возвращалось к неообновленческой Московской патриархии, как «пес на свою блевотину» (II Петр. 2:22), формируя тем самым еретическое ядро епископата, контролирующее патриархию и находящееся в совершенном подчинении у атеистов. Обычай, по которому обновленческо-сергианские иерархи резко меняли курс от одного кивка головы своих хозяев, был продемонстрирован в прошлом, когда Московская патриархия резко изменила свою позицию в отношении к экуменизму от строго-антиэкуменической в 1948 г. к про-экуменической только за какие-то десять лет.

Такая быстрая трансформация всей церковной иерархии оказалась возможной благодаря тому факту, что сергианская церковь, смиренно подчинявшаяся власти тоталитарного диктатора Сталина, стала сама теперь в сущности тоталитарной организацией. Все решения, принимаемые Церковью, в действительности зависели единственно от воли патриарха, а через него — от Сталина. Потому что, как пишет о. Сергий Гордун, «на протяжении десятилетий положение Церкви было таким, что голос духовенства и мiрян выслушать не было возможности. Согласно принятому Поместным Собором 1945 г. документу, по вопросам, требующим согласования с правительством СССР, патриарх сносится с Советом по делам Русской Православной Церкви при Совнаркоме СССР. Положение даже приблизительно не очерчивает круг вопросов, которые патриарх обязан согласовывать с Советом, что дает последнему возможность неограниченного контроля над церковной жизнью» [11].

То, что человеком, разрушившим Кафоличность официальной Русской Церкви, должен был оказаться именно Сергий, не было случайностью; так, священномученик Виктор, Епископ Глазовский, еще в 1911 г. об этом предупреждал, а иеромонах Нектарий (Яшунский) совсем недавно доказал, что сергиевское понимание Церкви было по существу еретическим и папистским:

«Понимание митрополитом Сергием Церкви (а значит, и спасения) было еретическим. Он искренне, как нам кажется, верил, что Церковь является прежде всего организацией, аппаратом, который не может функционировать без административного единства. Отсюда стремление сохранить ее административное единство любой ценой, даже ценой повреждения истины, которую она содержит.

И это можно увидеть не только в церковной политике, которую он проводил, но также и в соответствующем ей богословии.

Особенно показательны здесь две его работы: “Есть ли у Христа наместник в Церкви?” (Духовное наследие патриарха Сергия. Москва, 1946) и “Отношение Церкви к отделившимся от нее сообществам” (ЖМП. № 2, 1930). В первой митрополит Сергий, хотя и отвечает на поставленный (прежде всего по отношению к папе) вопрос отрицательно, но отрицание это у него скорее не принципиальное, а лишь эмпирическое. Папа не глава Вселенской Церкви лишь потому, что он еретик. В принципе же митрополит Сергий считает возможным и даже желательным возглавление всей Вселенской Церкви одним лицом, причем в трудные моменты жизни Церкви это лицо может присваивать себе такие полномочия и не обладая соответствующими каноническими правами. И хотя митрополит и заявляет, что наместником Христовым такой вселенский предстоятель не является, но такое его заявление не выглядит искренним в контексте как других его богословских мнений, так и согласных с этим богословием деяний. Во второй статье митрополит Сергий объясняет разницу в способе приема еретиков и раскольников, основываясь не на их объективном вероисповедании, но на субъективном (и следовательно, изменяемом) отношении к ним церковных первоиерархов. Таким образом, “латинян мы принимаем в Церковь через покаяние, а из карловацкого раскола (Русской Зарубежной Церкви) через мvропомазание”. Итак, для Сергия, — заключает иеромонах Нектарий, — “для спасения нужно не содержать истину Святого Православия, а принадлежать к церковно-административной легальной организации!”»[12]

Процесс трансформации патриархии в структуру по типу западного папизма Вячеслав Полосин описывает следующим образом: «Если митрополит Сергий руководствовался не личной выгодой, а ошибочным пониманием того, что служит на пользу Церкви, то очевидно, что богословское обоснование такого понимания было ложным, и даже составляло ересь в отношении учения о Церкви как таковой и ее деятельности в мире. Мы можем предположить, что эти идеи были очень близки к идее Filioque: поскольку Дух Святой исходит не только от Отца, но также и от Сына, следовательно, Викарий Сына может посылать Духа, поскольку Дух действует через него ex opere operato. Отсюда с необходимостью следует, что тот, кто совершает таинства Церкви, “служитель таинств”, должен автоматически быть “непогрешимым”, раз Сам непогрешимый Дух Божий действует через него и неотделим от него. Однако эта латинская схема Церкви значительно уступает той схеме, той структуре, которую создал митрополит Сергий. В его схеме Собор вообще отсутствует, либо заменяется формальным собранием для утверждения уже принятых решений — по типу съездов КПСС.

Место Собора в его церковной структуре занимает отсутствующая у латинян советская власть, лояльность которой становится чем-то вроде догмата… Эта схема стала возможной потому, что она была подготовлена русской историей. Но если православный Царь и православный обер-прокурор в какой-то степени являли собой “малый Собор”, который по общей направленности не противоречил… умонастроению большинства верующих, то при перемене мировоззрения тех, кто был у кормила советской власти, эта схема приняла еретический характер, так как решения центральной церковной власти, ассоциирующиеся у народа с волей Духа Божия, стали определяться ни большим, ни “малым” собором, а волей тех, кто хотел уничтожить даже само представление о Боге (официальная цель второй “безбожной” пятилетки — полное забвение народом даже слова “Бог”). Таким образом, в родник истины волеизъявления Духа Святаго был подмешан смертельный яд… Московская патриархия, вверив себя вместо соборной воли Духа злой богоборческой воле большевиков, являет собой как раз образ такого соблазна неверия во всемогущество и Божественное достоинство Христа, Который Один только и может спасать и сохранять Церковь, и Который неложно обещал, что “врата ада не одолеют ее”… Подмена такой веры надеждой на свои собственные человеческие силы, которые сумеют спасти Церковь, так как через них действует Дух, не соответствует канонам и Преданию Церкви, а ex opere operato исходит от “непогрешимой” верхушки иерархической структуры»[13].

Папоцезаризм сергианской церкви имел парадоксальную природу в силу встроенности ее в обширную цезарепапистскую структуру Советского государства, возглавляемого Сталиным. Еще более парадоксальным был тот факт, что в результате еще одного «единогласного» решения иерархии в 1961 г. приходские священники были отданы во власть приходских советов, состоящих из двадцати человек или так называемых «двадцаток», которых большевики могли легко контролировать. Эта власть двадцаток простиралась до права «нанимать и увольнять» их по своему желанию, без согласия их архиереев. Таким образом, начиная с 1960-х гг. Сергианская церковь совершенно утратила свойство Православной Кафоличности, будучи папистской при взгляде сверху и протестантской — снизу, и являясь в целом покорным орудием в руках атеистов!

Разрушение Кафоличности Церкви прямо вело к разрушению ее Святости. Как пишет о. Тимофей Алфёров, «всякая открытая рана [в теле Церкви] — ворота для любой инфекции. Обуморенный и ослабленный организм МП показывает неспособность к защитной реакции. Некому пластыря приложити, ни елея, ниже обязания (Ис. 1:6)» [14].

Первый натиск зла, уничтожающего святость церковную, шел со стороны самого Сергия, и заключался в предательстве им исповедников истины на пытки и смерть как «контрреволюционеров». Затем следовало массовое принятие Сергием нераскаявшихся обновленцев накануне собора 1945 г., а вскоре затем и агентов КГБ в рясах и богословов «коммунистического христианства», быстро заполнявших вновь открывающиеся духовные семинарии и академии и поднимающихся по ступеням иерархической лестницы. Наконец, явились экуменисты и совсем недавно, модернисты, жаждущие реформировать в Церкви все, начиная от основных догматов и кончая формами литургического благочестия.

Сегодня экуменизм отрицает, что Церковь Едина в вере и в жизни, утверждая, что она разделена на различные конфессии, радикально отличающиеся друг от друга. Поэтому когда сергиане вступили в экуменическое движение и во Всемiрный совет церквей, они отвергли Единство Церкви, тем самым окончательно завершив разрушение догмата о Церкви в его целом. Таким образом, результатом этого первоначального раскола и отступничества Сергия стало впадение Московской патриархии в екклисиологическую ересь, отрицающую Единство, Святость, Кафоличность и Апостоличность Церкви.

Все это было замечательно подытожено Архиепископом Виталием (Максименко), который писал в 1955 г.: «Патриархия разрушила догмат, составляющий сущность Христовой Церкви, и отвергла ее существенную миссию — служить обновлению человека, заменив ее служением безбожным целям коммунизма, что неестественно для Церкви. Это отпадение более горько, чем все прежние арианства, несторианства, иконоборчества и т. д. И это не личный грех того или иного иерарха, но коренной грех Московской патриархии, подтвержденный, провозглашенный и скрепленный клятвой перед всем мiром. Это так сказать, догматизированная апостасия…» [15]

Это довольно внушительное определение: догматизированная апостасия. Не просто апостасия перед лицом всеподавляющей внешней силы «страха ради иудейска», но именно догматизированная апостасия — то есть апостасия оправдываемая, освящаемая, возводимая до уровня догмата. Когда апостасия оправдывается таким образом, она становится более глубокой, более серьезной и более трудной для излечения. Она становится как заблуждением ума, так и болезнью воли.

Поэтому одно дело, когда предстоятель Церкви по немощи подчиняет себя и свою церковь власти мiра сего и Антихриста. Это является его личной трагедией и трагедией тех, кто следует за ним, но это не ересь. И совершенно другое дело, когда тот же самый церковный предстоятель таким же образом подчиняется «не за страх, а за совесть» (Рим. 13:5), используя апостольские слова и извращая их смысл, как это сделал Сергий в своей Декларации. Это показывает, что у данного церковного предстоятеля на самом деле притуплена не только совесть, но и церковное сознание. Ведь для оправдания своей собственной немощи он создал ложный и еретический образ Церкви и ее отношений с мiром, делая ее церковью в мiре сем и мiра сего, не святой, а мiрской. Разница между просто апостасией и догматизированной апостасией, являющейся сутью сергианства, становится очевидной при сравнении двух документов. В первом, от 22 июля 1928 г., Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви Митрополит Киевский Антоний (Храповицкий) опубликовал «совершенно определенное заявление нашего Архиерейского Синода, что Московский Синод лишился всякого авторитета, поскольку он вошел в соглашение с безбожниками и без всякого сопротивления позволил закрытие и разрушение святых церквей и другие бесчисленные преступления советского правительства… Эта незаконно созданная организация, которая вошла в унию с врагами Божиими, которую митр. Сергий называет Православным Синодом, но который отказался признать лучших русских иерархов, клириков и мирян… не должна быть признана ни нашими Православными Церквями, ни нашим Архиерейским Синодом с его паствой здесь, за границей. Более того, организация Московского Синода должна быть признана точно таким же видом отступников от Веры как древние libellatici, то есть христиане, хотя и отказавшиеся открыто похулить Христа и принести жертву идолам, но тем не менее все-таки получившие от идольских жрецов ложные справки, подтверждающие, что они были в согласии с приверженцами язычества…»

Этот суровый, но справедливый приговор, избегающий пока называть Сергия и его Синод «еретиками», предпочитает подчеркнуть момент апостасии. Но по истечении времени, когда стало очевидно, что Сергий и его последователи подробно развили оправдывающее апостасию учение, облеченное в догматические термины — по сути, новую теорию о Церкви и цели ее бытия в мiре, тогда стал необходим более суровый приговор, который подчеркивал бы момент догматизированной апостасии. Такой приговор был вынесен в следующей анафеме, включенной в Синодик Недели Православия в иосифлянских приходах Ленинграда: «Безумно утверждающим обновленческую ересь сергианства; учащим, яко земное бытие Церкви Божией может быть основанным на отрицании истины Христовой, и утверждающим, яко служение богоборным властем и верность их безбожным повелением, попирающе священныя каноны, святоотеческое предание и божественныя догматы и разрушающе все христианство, спасает Церковь Христову; и почитающим антихриста и слуг его и предтеч его и всех присных его, яко законную власть от Бога; и богохульствующим противу новых исповедников и мучеников…: анафема»[16].

Июнь 28/Июль 11, 1997.

[1] Владимир Мосс — известный церковный писатель, историк и публицист. (Великобритания).

[2] Текст послания см. в: В. В. Антонов. Ответ на Декларацию // Русский Пастырь. 24, I-1996. 72–82.

[3] М. Е. Губонин. Акты Святейшего Патриарха Тихона. Св.-Тихоновский богословский институт, Москва, 1994. 560–561.

[4] Губонин. Акты… 564.

[5] Еп. Григорий (Граббе). Русская Церковь передъ лицомъ господствующаго зла. Джорданнвиль, 1991. 65, 66

[6] 17 сентября 1929 свящ. Григорий Селецкий писал Митр. Иосифу Петроградскому от имени Архиеп. Димитрия (Любимова): «Исполняю просьбу Высокопреосвященного архиепископа Димитрия и письменно излагаю те сведения, какие мне сообщил находящийся в ссылке епископ Дамаскин. Ему удалось наладить сношение с Митр. Петром, послать через верного человека полную информацию обо всем происходящем в Русской Церкви. Через этого посланного Митр. Петр устно передал следующее: “1. Вы, епископы, должны сами сместить митр. Сергия. 2. Поминать митр. Сергия за богослужением не благословляю”» (В. В. Антонов. Ложь и правда // Русский Пастырь. II, 1994. 79–80).

[7] Губонин. Акты…. 681–682

[8] Свящ. Сергий Гордун. Русская Православная Церковь при Святейших Патриархах Сергии и Алексие // Вестник РХД. т. 158, I-1990. 92. Однако, мы не думаем, что архиеп. Лука был каким-либо образом святым исповедником, как это теперь пытается утверждать Московская патриархия. О Луке см.: прот. Валерий Лапковский. Кто воздвигал памятник архиепископу Луке? // Православная Русь. № 17 (1566), сентябрь 1/14, 1996. 10.

[9] См.: Письмо второе Катакомбного Епископа А. к Ф. М. // Русский Пастырь. 14, III-1992.

[10] См. Митр. С.-Петербургский Иоанн. Митрополит Мануил(Лемешевский). СПб, 1993. 185.

[11] Гордун. Русская Православная Церковь при святейших патриархах… 94.

[12] Иеродиакон Иона (Яшунский). Сергианство: политика или догматика? 29 апреля / 12 мая, 1993. 2–3, 5 (неопубл. рук.)

[13] В. Полосин (Сергей Венцель). Размышления о Теократии в России // Вестник Христианского Информационного Центра. М., № 48, ноябрь 24, 1989.

[14] Открытая субцерковь // Русский Пастырь. 26, III-1996. 87.

[15] Архиеп. Виталий (Максименко). Мотивы моей жизни. Джорданнвиль, 1955. 25.

[16] С. Верин. Свидетельство русских катакомб // Православная Русь. № 14 (1563), июль 1/14, 1996. 11–12.